|
— Так-то да, — уклончиво ответил я. Костя, гад, вообще отмолчался. Но Борхес напоминал токующего глухаря: что происходит вокруг, он уже не видел и не слышал, будучи полностью поглощен рассказом. — И вы, конечно, помните, как главный герой, от лица которого ведется повествование, попав в таинственный дом, перепланированный под требования загадочного то ли демона, то ли бога из параллельной реальности, не находит слов, чтобы описать увиденное. Ведь описать можно только то, что уже откуда-то знаешь. А подлинно неведомое — неописуемо. — Это ты к тому, — вздохнул я, — что Монолит описать не можешь? — Совершенно верно! Не могу! Если хотите, я был в измененном состоянии сознания! — Выпимши, что ли? — предположил Костя. — Да почему сразу «выпимши»? — разозлился Борхес. — Я был восхищен! Был в экстазе! Близость тайны лишала меня способности здраво рассуждать! А ты заладил: «выпимши», «выпимши»… — Да я что… Я ничего, — стушевался Костя. — Ты про желание, про желание расскажи! — А что про него рассказывать? Я попросил. Монолит — выполнил. — То есть ты хочешь сказать, что ты теперь бессмертный. И член у тебя тридцать пять сантиметров. Костя гнусно ухмыльнулся. — Сейчас ты, Комбат, перечислил стандартные желания. А я, как уже говорил, загадал нестандартное. — Не томи уже. Говори, что загадал! — Мне захотелось стать обладателем вещи невозможной, невероятной. Такой вещи, которая с точки зрения нашего опыта допускает лишь свое логическое или, если угодно, математическое описание. Но, как мы привыкли полагать, никаким образом не может быть материализована. — Это что такое? — не понял Тополь. — Ну бутылка Клейна, например. — Первый раз слышу. — Ну хорошо, хорошо, приведу более простой пример. Вот смотри, Константин, есть строгое математическое определение окружности как множества точек, равноудаленных от данной точки. — Это помню. В седьмом классе на геометрии проходили. — Так вот, всяких круглых штуковин в мире очень много. Но все они в строгом смысле слова не совпадают с математическим определением окружности. Оно слишком идеальное для материи, понимаешь? — Приблизительно, — кивнул Тополь. — То есть ты, гы-гы, потребовал от Монолита материализации содержимого учебника по геометрии? — Это было бы слишком эксцентрично, — вздохнул Борхес. — Я все же не такой оголтелый формалист. Я попросил Книгу Песчинок. — Не обижайся, но не очень броское название для бестселлера. — При чем тут «обижайся»? Я же не собираюсь ее писать! Книга Песчинок — это такая штука, которую читать в общепринятом смысле совсем не нужно. — Кто сейчас пошутит про туалет и бумагу, получит в лоб. — Я выразительно посмотрел на Костю. Мне действительно хотелось дослушать рассказ Борхеса до конца. — Короче, вот, — сказал Борхес и протянул мне книгу, которую он достал из контейнера для артефактов. |
