|
Я осмотрел комнату, в которой царил страшный, даже по меркам жилых помещений Зоны, кавардак. Было видно, что Капсюль мстил всему миру за вынужденное одиночество. Бывшее кожаное директорское кресло было разгрызено на мелкие клочки — кучи синтепона и дерматина высились то тут, то там. Бумаги были изодраны. Капсюль умудрился даже выцарапать из стены проводку, по которой, к счастью для глупыша, уже несколько десятков лет не текло электричество. Но где же сам? Испугался? Спрятался? — Щеня-щеня-щеня! — ласково и призывно закурлыкал Тополь, опустившись на корточки. Ноль реакции. — Капсюль! Эй-эй! Собака! Ты куда подевался, четвероногий друг? Пока мы этак ходили по кабинету (к слову, не то чтобы очень просторному), протягивая исчезнувшей собаке невидимые лакомства, прошло несколько минут. Как вдруг Борхес сказал: — Вон газета шевелится! Там он и есть! Спит! Капсюль и правда спал. Но не счастливым сном сытого и довольного щенка. А сном щенка, не пившего два дня — во время своих разнузданных игрищ глупыш умудрился опрокинуть вазу с водой, которую мы ему оставили. А той воды, что содержалась в оставленной нами тушенке, было явно недостаточно… — То-то же я думаю: мочой как-то слабовато пахнет, — с бывалым видом сказал Борхес. — Он просто уже два дня по-маленькому не ходил! Ему нечем было! Борхес зрел в корень. После визуального осмотра я заключил, что щенок изрядно «спал с лица». Даже толстое брюшко втянулось. Только уши, казалось, стали больше. Мы кое-как разбудили Капсюля и заставили его попить воды из вазы, куда мы опорожнили Костину флягу. Впрочем, просить его два раза не надо было — он пил так жадно, словно страдал от жажды не менее месяца. А когда напился, то сразу уснул. Так мы и не получили от него ни кванта пресловутой собачьей любви и преданности. Костя уложил спящего Капсюля в специально взятую для него импровизированную собачью корзинку, а корзинку привесил к рюкзаку на двух карабинах. А потом мы добрались наконец до сейфа и выгрузили его великолепное содержимое частью ко мне в рюкзак, а частью на наши специальные пояса для носки артефактов. Разумеется, на наши пояса пошли в первую очередь утилитарно-полезные вещички. Во-первых, улучшающие переносимость радиации «морские ежи». Во-вторых, повышающие выносливость «батарейки». В-третьих, «медузы», защищающие от пуль. Не так здорово защищающие, как «подсолнух», конечно, но где же на всех «подсолнухов» набрать? Борхесу я, расчувствовавшись, подарил две «пустышки». — Это тебе. Детишкам на молочишко. — В счет гонорара, что ли? — насторожился Борхес. — Нет, сверху. На чай, — сказал я. — Хорхе Луис Борхес утверждал, что единственным не представляющим загадкой чувством является счастье. Я как всегда согласен с мэтром — что уж тут загадочного? — и с этими словами наш проводник расцвел счастливой улыбкой. |
