Именно в его квартиру медленно поднялась по старой каменной лестнице девица де Клере. Она чувствовала, что немного задыхается, и на минутку остановилась, перед тем как позвонить. Она долго шла пешком. В ее ушах еще раздавался звук ключа, восклицание госпожи Бриньян в сорочке… И ее побег, отчаянный и стремительный. Она проходила улицу за улицей. Присела на стуле подле фонтана, осененного тенью склонившейся ивы. И шла дальше. Мысли ее путались. Она не знала, к кому обратиться за советом, что делать дальше. Ноги сами привели ее к квартире Буапрео.

— Дома г-н Буапрео? — спросила Франсуаза, когда ей открыла дверь служанка.

— Нет, барышня.

Франсуаза узнала голос Камиллы, прежней горничной г-жи Бриньян. Ее плутоватое лицо соглядатайки дерзко смотрело на нее.

— Если г-н Буапрео дома, передайте ему, что девица де Клере хочет поговорить с ним.

— О, я прекрасно узнала вас, сударыня, но г-н Буапрео вышел. — И она насмешливо посмотрела на девицу де Клере. — Значит, барышня не знала, что я служу у г-на Буапрео? Меня порекомендовал ему г-н Дюмон, художник…

Конрад Дюмон в часы досуга находил места служанкам, извлекая из подобного занятия полезные сведения. Девица де Клере почувствовала, что о ее визите будет сообщено Дюмону, но ей уже теперь все равно!

На набережной в ларьках продавались старые запыленные книги. Франсуаза остановилась у парапета. Сена катила синеватые волны под мощными сводами Королевского моста. Стволы старых развесистых вязов вырывались из замощенного камнем берегового откоса и затеняли тротуар залитой солнцем листвой. Париж казался вечным и незыблемым. Девушка подумала о далеких городах. Ни один не вызывает так, как Париж, желания жить в нем и быть счастливым в обстановке его прочной и нежной красоты, его милой роскоши. Франсуаза перешла мост. В мягком свете вечереющего дня темнели на высоких пьедесталах сфинксы Севастопольского бульвара. Тюильрийская терраса открывала свой тенистый склон. Буапрео часто говорил о ней, он любил прогуливаться здесь. Франсуаза пошла вдоль перил по направлению к саду и миновала висячий мостик. Теперь она находилась как раз на высоте древесной листвы. Внизу под косыми рядами деревьев дети играли в серсо. Буапрео шел ей навстречу. Он заметил ее издали и стал делать ей знаки.

— Как, вы здесь, сударыня, вы покинули свою аллею и променяли ее на место моих прогулок? Посмотрите, как здесь красиво! — И он показал тростью на сад, деревья, реку. Франсуаза узнала ее. Г-н де Берсенэ любил опираться на эту трость с золотым набалдашником.

— Да, мне подарил ее наш бедный князь в одно из моих последних посещений. Ах, сударыня, подумать только, что мы похоронили его только сегодня! Как будто прошло много лет! — воскликнул он, наивно выражая таким образом свой эгоизм, полуневольный, полунамеренный. Он думал уже о де Берсенэ, как о каком-нибудь персонаже одного из своих романов, с тем лишь различием, что в романах Буапрео герои не умирали.

Только сейчас Франсуаза ясно почувствовала, кем собственно был Буапрео. И ему она собиралась сказать важные и значительные слова! Она заколебалась. Тонкое лицо и нежно смотревшие на нее глаза собеседника немного ободрили девушку. Несколько шагов они прошли в молчании. Гравий мягко хрустел под ногами. Франсуаза остановилась. Буапрео повернулся к ней. Они стояли теперь лицом к лицу: он — улыбающийся, она — немного бледная.

— Господин Буапрео, хотите жениться на мне?

— Жениться на вас? Я? Жениться на вас!

На его лице изобразилось столь неподдельное изумление, которое обезоруживало и не могло оскорбить.