Сегодня он попросил влить в латте двойной эспрессо, но и это не сработало. Его не радует процесс работы. Он просто делает, что должен, на автомате: бездумно и равнодушно.

Рен сегодня весь день на рабочем месте. Переписывается с кем-то без остановки. Один раз он имел странный телефонный разговор: долго и внимательно слушал, что говорит ему собеседник, ответил краткое «Все. Понял» — и отключился. В остальное же время — работал.

Хакс смотрит на него с удивительным равнодушием. Он так и не выговорил ему за тот бардак, хоть у него и была заготовлена длинная речь. Это словно стало несущественным.

А вот что сделалось невероятно существенным — это протирание всего, с чем Хакс соприкасается. Каждые десять-пятнадцать минут он достает салфетку и чистит свое рабочее место. У него зарождаются определенные опасения: он понимает, что дело не в чистоплотности, но остановить себя не может. Несколько раз он подавлял этот порыв, но становилось только хуже, и в конце концов он все равно сдавался.

На обеденном перерыве Рен торопится покинуть кабинет, но Хакс никуда не идет. Он голоден, но не может оторвать задницу от стула. Его тревожит необходимость находиться в людном, шумном месте, и он чувствует непреодолимую потребность протереть стол, за который сел бы обедать. И даже стул. Это уже ненормально. Но он ничего не может с собой поделать. Тревога ощущается физически — как учащенное сердцебиение и затрудненное дыхание.

Может, стоит прогуляться до супермаркета?

Может, и стоит. Но выбранные товары ему придется положить на ленту у кассы, предварительно протерев ту…

Нет. Это уже попахивает сумасшествием. Так он сошел с ума? Может, у него шизофрения, а он и не в курсе? Но разве не должен он слышать голоса?

Чем дольше Хакс думает об этом, тем тревожнее ему становится.

Смартфон издает сигнал, оповещая его о входящем вызове. Номер не числится в списке контактов, но Хакс и так узнает его.

Он смотрит на мерцающий зеленый знак с трубкой, но так и не нажимает на него. Звонок все длится и длится, будто ввинчивается прямо ему в мозг. Будто приказывает в привычной для нее манере: «Отвечай уже!» Хакс боится сбрасывать, поэтому терпит эту пытку.

Вызов завершается.

Он проигнорировал их прошлое «свидание». Все это невероятная дикость, которой уже давно было пора положить конец. А еще лучше — даже не начинать.

«Она мне даже не нравится», — думает Хакс, изображая брезгливость на лице. Трудно объяснить даже самому себе, что это было за наваждение.

Хакс мысленно хвалит себя за то, как сумел разобраться с этим больным увлечением, а внутреннее опустошение — это у него от переутомления на работе и от долгого соседства с Реном. Ну и еще… может, он просто привык. И нет. Ему совсем не нравилось.

Ему не нравилось. Это было отвратительно, гадко, унизительно и больно.

И это совсем не возбуждение он сейчас испытывает, вспоминая все их грязные встречи… Хакс хмуро смотрит вниз.

Черт.

Он вдруг вздрагивает: кто-то трижды пинает дверь кабинета, очевидно, заменяя этим пренебрежительным действием стук.

Хакс бы рад встать, лично распахнуть дверь и испепелить наглеца взглядом, но не при таких пикантных обстоятельствах.

— Да! — рявкает он, не скрывая свирепого настроя, а заодно подкатываясь поближе к столу в попытках прикрыться.

Дверь распахивается и медленно, сунув руки в карманы своего комбинезона, внутрь заходит низкорослая круглощекая девушка.

Она вплотную приближается к его столу, складывает руки на груди и окидывает его вмиг сдувшуюся фигуру прищуренным взглядом.

— Какого.