– Эй, – мягко позвал Майкл. – Хочешь выйти отсюда?

Это заставило малыша сесть с внезапной подвижностью, от чего я была рада, что между мной и ним была решетка; Майкл так не двигается. Большинство вампиров так не делает, потому что они пытались приспособиться, меньше тревожить людей, которых они выращивают как в питомнике ради денег и крови. (Надо отдать должное, большая часть донорской крови сдана добровольно, через банк крови. Это как Мафия, только с клыками.)

Видеть, как вампир двигается как настоящий хищник, которыми они и являются... немного страшно. В глазах этого ребенка была пустота, полное отсутствие интереса или эмоций. Будь он львом в клетке, для которого она предназначена, его глаза бы хоть что–то выражали.

– Откройте ее, – сказал ребенок и постучал по двери. Она была экстра надежной; он не может прикасаться к ней дольше секунды, тогда серебро начнет сжигать его. Он носил только жалкие грязные шорты хаки, которые были на два размера больше – без футболки, и его тонкая грудь была бледна, как слоновая кость. Видны синие вены под кожей, как у прозрачных манекенов по анатомии. – Откройте ее. – В его голосе даже не слышно гнева, надежды или отчаяния. Слова были бесчувственными, как и его глаза. Многие вампиры специально такими прикидываются в той или иной мере, но это дитя... у меня была жуткая мысль, что он никогда не был человеком.

Майкл задумчиво его рассматривал, надевая кожаные перчатки, которые он взял с собой в случае серебра. В отличие от мальчика, я умею читать эмоции в выражениях моего милого... и он выглядел пораженным и беспокоящимся о том, с чем мы столкнулись, как и я.

– Секунду, – ответил он. – Как тебя зовут?

Мальчик моргнул, медленное движение, словно он узнал его, наблюдая, а не естественным путем.

– Джереми, – сказал он. – Меня зовут Джереми.

– Хорошо, Джереми, – сказал Майкл успокаивающим голосом, каким обычно говорят с особо опасной, дикой собакой. – Ты ранен? – Он получил мотание головой. – Голоден?

Это вызвало плоский взгляд на секунду, а затем Джереми перевел его на меня.

– Отдайте ее мне, и я буду в порядке.

– Э–э, нет, жуткий ребенок, такого не будет, – сказала я. – Я не твой обед.

Джереми даже не потрудился в этот раз моргнуть. Честно говоря, ребенок был страшнее, чем все, что я видела на карнавале.

– Джереми, – произнес Майкл. Теперь он звучал холоднее, резче; он заработал внимание ребенка в мгновение ока. – Я здесь, чтобы вытащить тебя, но если посмотришь на нее так снова или тем более дотронешься до нее, я уйду и оставлю тебя здесь гнить. Понял?

Джереми наклонил голову немного в сторону, рассматривая Майкла, и сказал:

– Если это то, чего ты хочешь, то я не трону ее.

– Поклянись, – сказала я. – На мизинцах.

Он пожал плечами.

– Клянусь.

Я не услышала ничего особого, что не хорошо, но у нас нет выбора. Задание Амелии – привести странного ребенка, а не оставлять его здесь. Майкл делал все возможное.

– Следи за дверью, – сказал мне Майкл, я кивнула и отошла к двери. Расстояние между мной и Джереми увеличилось не случайно, с Майклом между нами. Я наблюдала, как Майкл положил руки в перчатках на прутья, крепко ухватился и надавил. Он был сильным, но прутья просто застонали и выдержали. Джереми наблюдал с интересом, но без эмоций, как Майкл выдохнул, стряхнул напряжение и попытался снова. Я вздрогнула, когда увидела боль на его лице; материал жег его даже через перчатки.

– Майкл, – сказала я. – Ты не видел тут какие–нибудь инструменты?

Потому что эти работники не похожи на тех, кто все убирает. Он сделал шаг назад от клетки, снял перчатки, и я увидела, что под ними руки опухли, порозовели и покрылись ожогами.