Отвернувшись и явно остывая, проворчал:

– Ты мозги-то заставь работать! Если бы я замышлял твое убийство, за каким чертом мне возвращаться сегодня раньше времени и соваться голыми руками в эти 220 вольт? Спокойно мог бы подождать, пока ты вернешься и первая позвонишь в квартиру! И вообще, почем я знаю, может быть, это ты сама всю эту историю со звонком и выкрученной лампочкой подстроила?

Вместо того чтобы сказать и ему про крышу в пути, Нина так растерялась, что глупо пролепетала:

– Да ты что, Антон? Ты же сам не веришь тому, что говоришь! Я ведь была уверена, что ты не приедешь раньше чем во вторник. И мы уехали к Инне именно потому, что…

– Конечно! – шлепнул он себя по лбу. – Дурак я, дурак! Не сомневаюсь, что ты своим куриным умишком не смогла бы додуматься до такого невинного убийства! Зуб даю: это пришло в голову твоей Инночке, этой леди Макбет недоделанной, этой Мэри Бренвилье из Нижнего Новгорода!

– Хватит! – Нина рванулась вперед, подхватила на руки Лапку, которая как раз вышла из ванной в пижамке и теперь растерянно таращилась на родителей, – и метнулась в детскую.

Руки у нее так тряслись, что она с трудом разобрала Лапкину постель. Чуя недоброе, девочка без звука юркнула под одеяло, свернулась клубочком, крепко зажмурилась и только слабо шевельнула губами в ответ на Нинин поцелуй. Но стоило той шагнуть к выходу, как Лапка жалобно прошелестела:

– Ма, не уходи. Посиди со мной.

Нина покорно села – главным образом потому, что Антон все еще ходил туда-сюда по коридору, а видеть его она не хотела сейчас ни за какие деньги. Но сидеть на краешке узенького Лапкиного диванчика было так неудобно, что она прилегла, просунув руку под дочкину подушку и вцепившись в спинку диванчика, чтобы не упасть. Лапка довольно заурчала и буквально влипла в спинку, чтобы дать Нине больше места:

– Мамочка, поспи, отдохни, ты устала! – И тотчас успокоенно засопела, как всегда, мгновенно провалившись в сон.

Ничего себе отдохни! Нет, Нине совсем не улыбалось, проведя прошлую ночь на заднем сиденье Инкиной «Лады», снова ночевать абы как, вытянувшись «солдатиком» на краешке дочкиного дивана. И все-таки уж лучше так, чем снова выяснять отношения с Антоном! Он ведь никогда ей слова не дает сказать.

Конечно, Антона можно понять. Спешил, летел, так сказать, домой, дрожал, вот счастье, думал, близко, порадую любимую (ну, нелюбимую, но это уже детали!) женушку внеплановым возвращением, а тут убийственный капкан на вернувшегося навострен, жены дома нету, и встреча любящих супругов плавно переросла в бурную ссору, чуть до рукоприкладства дело не дошло! А ведь и у Нины были причины выйти из себя. Эта жуть с Инниной дачей…

Хорошо, что она так и не нашла времени упомянуть о пожаре. Самое любезное, чего дождалась бы от Антона: «Так и надо твоей сводне!»

Ну что с ним происходит, почему он стал таким? Даже не стесняется впутывать Лапку в грязные измышления насчет каких-то мифических «дяденек»!

Да, Антон изменился просто неузнаваемо. А она сама? Ведь уже не в первый раз они орут друг другу что попало, лишь бы только ударить побольнее! Это уже в привычку вошло. Если бы Нина только могла предположить, чем обернется для нее этот брак, который начинался так светло и романтично, разве согласилась бы она на предложение Антона?

Согласилась бы. Потому что Лапка…

Она покрепче обняла дочку и наконец-то заснула.

Об их встрече можно было бы написать святочный рассказ в духе Лидии Чарской. О том, как жила-была маленькая девочка Лапка, которая больше всего на свете хотела, чтобы у нее была мама. Собственная Лапкина мама умерла, рождая девочку на свет, но ей в этом никто не признался. Лапка была уверена, что мамочка просто куда-то уехала, но однажды непременно вернется.