— У моих бабушки с дедушкой кровать скрипела каждую ночь.

— Фу, как пошло, — поморщился Бануин, — спасибо, что рассказал мне об этом перед сном.

На следующий день они попрощались с лодочниками и продолжили путь по суше. Бануин видел, что прощание расстроило лодочников, они пожелали Бэйну удачи и взяли с него слово, что на обратном пути он наймет именно их и расскажет обо всех приключениях.

С Бануином никто даже не попрощался.

Дойдя до огромного леса Филаир они пошли медленнее — селения попадались реже, и путникам приходилось сворачивать с дороги на многие мили на восток, чтобы пополнить запас провизии. Прежде чем пуститься в путь, на каждой остановке они уточняли, где находится следующее селение, Бануин купил вьючного пони, чтобы можно было везти больше поклажи, а Бэйн обменял свой бронзовый меч на стальной кинжал, короткий охотничий лук и колчан с двадцатью стрелами.

В день, когда лес Филаир остался позади, дождь лил как из ведра. Перед ними простиралось Когденово поле — ровное и пустое, если не считать огромных могильников, в которых покоились павшие в великой битве. Увидев могильники, Бануин вздрогнул. В день великой битвы на поле пало двадцать восемь тысяч человек. Бануин надеялся, что они проедут поле засветло. Но расковался конь Бэйна, и чтобы его подковать, им пришлось заехать в деревню, сделав лишний крюк.

Быстро темнело, и им не оставалось ничего другого, как заночевать в этом безлюдном месте. Казалось, Бэйн ничуть не волновался. С наступлением ночи дождь стих, и Бэйн как-то ухитрился развести огонь, который с треском и шипением лизал сырой хворост. Расстелив на мокрой земле накидку, Бэйн скоро уснул, и Бануин остался сидеть один, подбрасывая в огонь сухие прутики.

Ему стало страшно, он осмотрелся, но не увидел ничего, кроме четырех могильников в свете яркой луны. Страх нарастал, всепоглощающий и безотчетный; во рту пересохло, сердце бешено забилось.

Теперь он ощущал чье-то присутствие.

Сначала он не видел ничего, кроме ночной мглы, ползущей по полю, затем мгла сгустилась в фигуры, молчаливые и холодные. С минуту все казалось Бануину нереальным, созданным разыгравшимся от страха воображением. Но вот фигуры стали четче, превратились в шеренги воинов, медленно идущих по Когденову полю. Облаченные в латы, призрачные воины в тисненых шлемах несли клинки и прямоугольные щиты.

Это шла давно погибшая армия Камня. Бануин всмотрелся — фигуры были прозрачными и мерцали в лунном свете.

Они дошли до могильника и, вместо того чтобы обойти, прошли сквозь него. Не было слышно ни звука. Наступающая армия пустилась бежать. Бануин посмотрел направо — там, бледная и призрачная, стояла другая армия, на этот раз облаченных в яркие доспехи всадников. Без единого звука всадники двинулись в атаку, молотя врага бледными, как лунный свет, мечами. Бануин увидел, как воину отрубило руку, он пошатнулся, но тут его внутренности разорвало копьем, он упал, а копье сломалось пополам. Падали лошади, сбрасывая седоков, которых закалывали, не давая подняться. Ужасные сцены войны в зловещей тишине сменяли одна другую.

На траву опустился черный ворон, зло посмотрел на Бануина. Вдруг из-за спины раздался голос:

— Об этом слагают песни и небылицы.

Бануин обернулся. За спиной стояла старуха, ее плечи покрывала рваная шаль, руки сжимали длинный изогнутый посох. Седые волосы, подобно дымке, струились по плечам. Она казалась невероятно древней. Сердце Бануина бешено заколотилось, он узнал самую слабую из старших сидхов. Это была Морригу, чьи сладкие как мед обещания опаснее любого яда. Юноша ничего не ответил, но взгляд его темных глаз метнулся к спящему Бэйну.

— Он не слышит меня и не проснется. Не пригласишь присесть у костерка?

— Я… я не звал тебя сюда.

— Как обидно, — усмехнулась Морригу, — слышать это от того, кому я помогла родиться, когда сама природа обрекла тебя на смерть.