|
Вряд ли, конечно, «золотой шар», но, может, хотя бы «серебряный шарик» или что-то вроде того. А как же почти влюбленный в Гайку Комбат, спросите вы? Разве он не был расстроен тем, что Гайка так стремительно сорвалась и даже не чмокнула его на прощание? Конечно, был. Ведь я кое на что рассчитывал. И даже был уверен, что немножечко имел на это право! К счастью, наше знакомство было сумбурным и очень недолгим. И я не успел привязаться к мерзавке по-настоящему. Поэтому прошло две недели, и я вспоминал о сестренке Тополя уже без всяких там сантиментов. В конце концов, мало ли баб на свете? Кстати о бабах. Вчера принцесса Лихтенштейнская прислала мне электронное письмо. Я думал, там будет «Люблю, помню и все такое». Но ошибся! Письмо было по-тевтонски лаконичным. Дорогая моя Ильза, оказывается, писала книгу с блистательным названием «Зона: место, где кошмары оживают». И просила меня… быть ее консультантом! Незабесплатно, конечно. До сих пор не знаю: согласиться или послать ее к лихтенштейнской матери. Лишняя реклама мне не нужна, от сидения за компьютером у меня начинает чесаться спина, а денег у меня и так достаточно для достойной жизни. С другой стороны — слава, фотовспышки, интервью… «Герр Пушкарев, приходилось ли вам убивать?», «Господин Владимир, способны ли зомби на подвиг ради любви?», «Мистер Пушкарьефф, кто стоит за Хозяевами Зоны? Русская мафия или мировое правительство?». В общем, согласись я на предложение Ильзы, заскучать мне точно не дадут. Правда, потом кто-нибудь из наших обязательно начистит мне репу… А в баре на Дикой Территории я стану персоной нон грата… Однажды вечером ко мне явился некробиотик Трофим. С собой он принес большую бутылку джина, пачку апельсинового сока и банку подозрительно крупных рыжиков. — С Янтарного? — спросил я, кивнув на рыжики. — А то! Крепенькие такие мутанты. Как ты любишь! — подмигнул некробиотик. Мы сидели до самого утра, обсуждая общих знакомых и прочие события нашего нескучного околотка. — А знаешь, что Севарен этот, который «Наутилус» отгрохал, давеча Нобелевку получил? — Севарен? Нобелевку? — Я был так удивлен, что едва не поперхнулся душистым грибком. — Да! Сам не поверил, пока в интернете на пяти разных сайтах не прочитал! — Трофим сверкнул стеклами очков. — И за что? — За фундаментальный вклад в развитие представлений о вариациях периода полураспада радиоактивных веществ! — Силен! Не ожидал, что он такой серьезный ученый… Я думал, он больше по коммерческой части… Ну или там по организаторской! — Злые языки утверждают, что так оно и есть. И что реально открытие это сделал чувачок по имени Бользе, который сначала десять лет на Севарена горбатился, а потом скончался при невыясненных обстоятельствах. Не хочется, конечно, думать плохое про Севарена, но… — Но, в общем, ясно, — вздохнул я. Мы с Трофимом выпили за науку. А потом еще раз за нее же. |
