|
Он знал Чарльза Обри в течение долгого времени, с тех пор как был маленьким мальчиком. Во время визитов к родителям отца, в атмосфере неестественной тишины и натянутости, царящей в продолжение всей встречи, Зак обязательно проводил какое-то время, стоя рядом с бабушкой, которая пристально смотрела на репродукцию, висевшую у нее в гардеробной. Она говорила, что пейзаж по праву мог бы занять достойное место в гостиной, но дедушка его не одобряет. Когда маленький Зак спрашивал почему, то получал следующий ответ: «Я была одной из женщин Обри». При этих словах в глазах бабушки всегда загорались искорки и на морщинистых губах появлялась довольная улыбка. Однажды отец услышал, как она это говорит, и сделал матери замечание. «Не забивай голову мальчика чепухой», – попросил он. Когда они снова оказались в гостиной, отец Зака посмотрел на деда, а тот отвел глаза, чтобы не встретиться с ним взглядом. Это был один из тех напряженных, драматичных моментов, значения которых Зак в то время не понимал. Но подобные ситуации заставляли его испытывать страх – отчасти перед посещениями бабушки с дедушкой, отчасти перед приступами дурного настроения отца, которым он подвергался в последующие несколько дней.
На репродукции с картины Обри, висевшей в гардеробной у бабушки, были изображены скалистые утесы и бурлящее у их подножия серебристое море. Утесы покрывала трепещущая на ветру длинная трава. По тропинке, ведущей на вершину отвесной скалы, шла женщина: одной рукой она придерживала шляпку, а другой будто балансировала, словно пыталась удержать равновесие. Картина имела импрессионистический характер, движения кисти были быстрыми, импульсивными, и сценка получилась очень живой. Глядя на нее, Зак ждал, что вот-вот услышит крики чаек и ощутит на лице соленые брызги. Можно было почувствовать запах мокрых камней, различить свист ветра в ушах. «Это я», – не раз с гордостью говорила ему бабушка. Когда она смотрела на эту картину, становилось понятно, что бабушка смотрит в прошлое. Она переставала замечать окружающее, уплывая в отдаленные времена. И все-таки Зак всегда считал, что в картине есть что-то тревожное. Возможно, причиной этому была беззащитная фигурка на вершине утеса. Женщина шла одна, отставив руку, чтобы не упасть, словно ветер дул не с моря, а со стороны берега, угрожая столкнуть свою добычу вниз, в бурные волны. Когда Зак смотрел на картину долго, у него появлялась дрожь в коленях, как если бы он стоял на верхней перекладине приставной лестницы. Тем утром она и вправду ощущала головокружение. Ноги слегка не слушались. Сила нового чувства, охватившего ее, заставляла все окружающее казаться шатким и ненастоящим. Путь вдоль холмов по направлению к дому, в котором жил Обри, был немногим больше мили, и с каждым шагом ее сердце билось быстрей и сильней. Она не видела, что он стоит впереди и торопливо пишет что-то маслом. Она помедлила на вершине утеса, закончив долгий подъем. Ветер, казалось, дул прямо в легкие, еще немного – и она воспарит, как бумажный змей, легко и свободно. Но мысль о близости любимого, предвкушение встречи с ним, все это придавало ей сил и удерживало на земле. Позже он показал картину, и ее охватила дрожь при мысли, что он наблюдал за ней, пока она этого не замечала… Когда она увидела себя, свою фигуру, написанную пластично и красочно, то почувствовала, как что-то защемило внутри. Когда дед умер, бабушка, немощная и напуганная, согласилась переехать в одну из квартир, предназначенных для проживания пожилых людей и где за ними обеспечивался уход. К тому времени репродукция сильно выцвела, ее отправили в контейнер для крупногабаритного мусора вместе с множеством других принадлежавших ей вещей, которые стали слишком старыми, потертыми или поношенными, чтобы ими мог воспользоваться еще кто-нибудь. «Как бы там ни было, она чересчур большая, чтобы повесить ее в твоей новой квартире», – сказал отец Зака сердито. |
