На третьи сутки с юга пришел пароходик. На нем развевался красный флаг с серпом и молотом.

К запаху мазута примешивался другой, более аппетитный запах. Когда судно подошло ближе, мы разглядели ржавый и грязный корпус китобойца. Он отдал якорь вблизи „Уинстона Салема“, и с него спустили шлюпку. В нее сели два человека, закутанных в меха. На ногах у них были унты. На их коричневых лицах поблескивали раскосые глаза. Они ни слова не знали по-английски. Жестами они объяснили, что неподалеку, к югу, стоит несколько английских или американских судов, и предлагали доставить туда всех, кто хотел.

Капитан „Уинстона Салема“ промолчал. Решение должен был принять он. Мы же не могли злоупотреблять его гостеприимством и с большим сожалением покинули „Уинстон Салем“, пообещав капитану сделать все возможное, чтобы русские прислали буксир, который стащит его с мели.

Мы снова пустились в путь вдоль побережья Новой Земли, на этот раз на борту китобойца. На завтрак давали какое-то рыбное (или китовое) варево и чай. Русские говорили, что суда союзников недалеко, а мы все шли и шли вдоль берега. Как-то мы заметили маяк и несколько деревянных домов. Человек двенадцать мужчин, две женщины, дети, собаки.

После шестнадцати часов плавания мы наконец заметили в глубине бухты стоящий на якоре „Импайр тайд“, английское судно из конвоя PQ-17. Мы поднялись на его борт.

Нас встретил капитан. Он был приветлив, но мы поняли, что стесняем его. „Импайр тайд“ уже принял большое количество моряков с других судов конвоя PQ-17. Он был переполнен: на его палубе толкалось множество людей. „Вместе с вами у меня на борту окажется двести пятьдесят пассажиров“. Капитан опасался взять на себя ответственность за доставку всех этих моряков в Архангельск, он хотел получить несколько судов для охраны. „Я уже послал радиограмму в Архангельск и запросил помощь“. Мы подумали: „Радиограмма! Он с ума сошел! Рядом базируются немецкие самолеты, они вскоре будут здесь!“

И действительно, вскоре в небе появился самолет. „Вот тебе и ответ на радиограмму, – подумали мы. – Теперь жди бомбардировщиков“. После воздушной атаки переполненный „Импайр тайд“ будет походить на бойню.

С согласия нашего капитана мы покинули это судно, которое не могло ни прокормить нас, ни доставить в Россию, а само было прекрасной мишенью. Капитан „Импайр тайда“ дал нам две шлюпки и парусину. Мы снова сели на весла и пошли к берегу. Он был столь же негостеприимен, как и в более высоких широтах. Мы пробыли на суше двое суток, подстрелив из револьвера несколько морских птиц. Мы ждали атаки самолетов на „Импайр тайд“, но небо оставалось пустым.

Двое суток мы проскучали на берегу, а потом капитан „Импайр тайда“ прислал нашему капитану записку. „Получил радиограмму корвета вооруженных сил „Свободная Франция“. К нам идет мощный эскорт. Отхожу ему навстречу. Возвращайтесь на борт“. Мы вернулись. „Импайр тайд“ встретился с эскортом – тремя французскими корветами и двумя русскими эсминцами. Под эскортом шло еще пять судов из конвоя PQ-17. Мы пришли в Архангельск 25 июля, то есть через три недели после рассредоточения конвоя. А нам казалось, что прошел уже не один месяц.

По невероятному стечению обстоятельств экипаж „Вашингтона“ прибыл в Архангельск в полном составе. К сожалению, закончить таким „хэппи эндом“ нельзя.

В начале августа 1942 года все уцелевшие моряки конвоя PQ-17 – тысяча триста человек – были доставлены в Мурманск, где им пришлось ждать репатриации. Половина города лежала в развалинах. Моряки жили в деревянных бараках, и по нескольку раз на дню их поднимал на ноги вой сирен воздушной тревоги.