Над водой плясали прозрачнокрылые стрекозы. Запахло дикой мятой, из путаницы незабудок выбежала юркая трясогузка. Застрекотала маленькая краснобрюхая цикада, повисшая вниз головой на тростнике. Туман под лучами солнца легко заколебался, стал подниматься над зеркальной водой, задвигался, заклубился, как призрак ночи, как дым волшебного огня...
Берег, красная цикада, белый конь на зеленой траве, смутный лес у меня за спиной – все затуманилось, стало призрачным. Не отрывая широко раскрытых глаз, я смотрел и смотрел в глубь безгласной слепой туманной жемчужины.
Лодка быстро приближалась к острову. Артур все оглядывался и звал любимого пса:
– Кабаль! Кабаль!
Зов его громко отдавался по воде, возносился по отвесным утесам и наверху замирал. И пес, и олень исчезли бесследно. Артур снова налег на весла, и легкая лодка быстрее заскользила по волнам.
Вот под днищем заскрежетала галька. Он выскочил из лодки. Вытянул ее повыше и зашагал по узкой травянистой полосе. Солнце поднялось, и свет его разливался все ярче, отраженный белым туманом и белой водой. К самому берегу клонились ветви берез и рябин, все еще отягощенные влагой. Рябиновые гроздья пламенели. Земля пестрела ромашками, вероникой, желтыми звездочками камнеломки. Поздние цветки наперстянки по склонам вздымали свои пики сквозь ежевичные плети. Побуревшая к осени таволга наполняла воздух густым медвяным ароматом.
Мальчик раздвинул нависшие ветви, продрался через заросли куманики, остановился на травянистом откосе и, прищурившись, разглядывал вздымающиеся впереди утесы. Снова позвал пса, и снова крик замер без ответа. Туман над землей быстро рассеивался, отходя к вершинам, основания утесов заливал яркий, но неверный блеск. Вдруг Артур замер, задрав голову. По отвесной расселине, издалека казавшейся не более чем морщинкой на гладкой стене, скакал внизу вверх белый олень, легкий, как клочок тумана, растворяющийся в воздухе.
Артур бросился бежать вверх по травянистому склону, глушившему шаги. Высокий желтый папоротник раздавался перед ним, раскидывая во все стороны блестящие капли.
У подножия утеса он остановился и еще раз огляделся вокруг. К нему словно вернулся недавний священный трепет. Так медлит человек не от боязни, а когда сознает, что за новым его шагом последуют события, которые предвидеть до конца ему не дано. Он запрокинул голову, рассматривая высившуюся перед ним скальную стену. Белого оленя не было видно, отвесные утесы еще больше, чем издалека, походили на замок, увенчанный солнцем.
Артур перевел дух, встряхнул головой, будто вынырнул из воды, и снова позвал, теперь негромко:
– Кабаль! Кабаль!
В ответ где-то совсем близко, нарушая зловещую тишину, раздался собачий лай. Страх и ликование звучали в нем. Он донесся сверху, с каменной стены. Мальчик недоуменно осмотрелся. И сразу же за зеленой древесной завесой заметил вход в пещеру. В это время Кабаль опять залаял – не от страха или от боли, а как подают голос псы, преследующие дичь. Не колеблясь более ни мгновенья, Артур нырнул в темную глубину пещеры.
А там, где вода кончалась, на постаменте лежал меч. Из каменного свода над ним капля за каплей стекала вода, содержащаяся в ней известь годы собиралась и твердела, так что кожаные ножны меча, по-прежнему надежно защищая блестящий клинок, сами затвердели под этой капелью, будто каменные. Так он и покоился, одетый известковой скорлупой, и видна была только его удлиненная форма, да торчала наружу рукоять в форме креста.
С виду – меч, но только каменный, будто бы случайная игра природы, известковый натек на камне. Быть может, Артуру вспомнился другой меч, тоже каменный, который он когда-то пытался ухватить в Зеленой часовне, а может быть, перед ним на миг тоже приоткрылось будущее. Жестом быстрее мысли, опережая сознание, он наложил руку на рукоять.
– Я потянул и легко вытащил его из камня. |