— А я тут рассказывал Ягелло об опасности подветренного берега с массой технических деталей, которые бы тебя удивили, — Джек улыбнулся. — Да и величина моего денежного счёта тебя поразит, — добавил Стивен. — И я льщу себе, что ты бы по высшему разряду оценил моё описание тому липкому и продолжительному ужасу, который сопровождает судно, оказавшееся в подобной ситуации.

— Уверен в этом, — веско ответил Джек. — Преувеличить тут нельзя, даже если захочешь.

— Сам не знаю, зачем я это сделал, — продолжил Стивен, после кофе став больше походить на человека. — Возможно, так проявилось какое-то неясное расстройство моего чувства юмора.

Намерения были самые злостные: я хотел, чтобы он почувствовал себя неловко, напрочь отбросил свою обычную жизнерадостность. И кажется, я преуспел: по крайней мере, к делу подошёл серьёзно и говорил правду. Но теперь сожалею.

— Не стоит тревожиться. За ночь страх прошёл, если тебе вообще удалось его напугать. До того как спуститься вниз, я видел как он бегал по палубе, смеясь во весь голос.

— Что за жизнерадостный проныра, — с тостом в руке сказал Стивен, наконец почувствовав, что мозги пришли в норму. — Хоть мне и нравится Ягелло, и я ценю его вклад, временами его молодость, энергия, весёлое настроение и красота порождают в моей душе настоящую неприязнь. Конечно, это всё из зависти, чистой, низменной и постыдной. Меня никогда не преследовало ни одно Наслаждение Джентльмена, ни в молодости, ни когда-либо ещё.

— Он привлекательный юноша, вот уж точно. Но клянусь честью, не понимаю, что женщины в нём находят?

— Это последний тост, я полагаю?

— Боюсь, что так, — кивнул Джек. — И боюсь, свежего хлеба, чтобы сделать новый, мы не увидим до самого Даунса.

— Когда это случится, как ты думаешь?

— Теперь, когда мы не привязаны к этим бездельникам в конвое, и если продержится ветер — через пару дней. Но я бы не стал на него полагаться: погода изменчива — барометр скачет то вверх, то вниз, к четвергу возможно достигнем Броуд Фортинс, а там и в Канал войдём.

Погода и правда стояла странная: капризная, беспорядочная и непредсказуемая. Под неё приходилось подстраиваться: ветра менялись от норд-оста к норд-весту, от тихого переходя к почти штормовому, когда приходилось брать рифы на парусах, часто лил дождь и усиливались волны. По крайней мере, это заставляло полковника держаться внизу, иначе бы Джек чувствовал себя некомфортно. Прежде всего, он отчаялся устроить встречу капитанов «транспортов», всех как один лейтенантов в зрелом возрасте, испытывающих нехватку влияния или успешных миссий,которые нужны для повышения, но прекрасных моряков, сумевших провести свои суда в манере, которой он от всего сердца восхищался, лишь самую малость отстав от «Ариэля». Затем при счислении пути ему пришлось делать поправку на запутанные течения Северного моря, ошибочные магнитные склонения компаса, отсутствие наблюдений и поломку хронометра. Всё это превратило обычный и весьма простой переход в бесконечный тревожный тест на способность к навигации по интуиции, с жуткими последствиями, если чутьё даст маху. Конечно, не с одной лишь интуицией, ведь хотя большую часть времени небо оставалось непроницаемым, а по серым волнам мало о чём можно было судить — дно этого мелкого моря представляло собой мозаику различных цветов и лот продолжали забрасывать регулярно — промокшие и несчастные матросы у наветренных клюзов день и ночь тянули свою унылую песню — и вместе с Пелвормом и штурманом Джек непрерывно рассматривал образцы, которые прилипали к смазанному жиром лагу: серый песок, чистый жёлтый песок с ракушками, тина, мелкие чёрные камешки, галька.

Каждый кубик этой мозаики позволял привязаться к участку размером в несколько миль, разные люди оценивали образцы несколько по-своему, так что рулевой и штурман подчас диаметрально расходились во мнениях.