Ничто из вышесказанного не относилось, однако, к офицерским жёнам, но и здесь многообразие присутствовало. Некоторые моряки, направляемые, вероятно, собственными сообразительными семьями, искали пару среди людей своего круга или классом повыше. Другие после долгого, полного опасностей и утомительного стояния под Брестом, блокады Тулона или трёхгодичного задания в Ост- или Вест-Индии, они иной раз возвращались домой в обнимку с совсем уж неподходящими половинками. И хотя в большинстве случаев такие союзы оказывались достаточно прочными — моряки оказывались великолепными мужьями, часто находясь далеко от дома, а на берегу охотно занимались хозяйством, общее сборище супружеских пар на балу представляло из себя весьма любопытное зрелище.

Притаившись среди горшков с комнатными растениями, Стивен разглядывал гостей.

Несмотря на различия в размере и крое, морская форма превращала присутствующих в единый организм. Мужчины были одеты на один мотив, имея различия в тех деталях, которые были доступны военным, а женщины выбрали наряды по вкусу, и результат получился интересный. Одну он узнал — бывшая служанка из гостиницы «Голова Кеппела» в Портсмуте — ныне дама была закутана в розовый муслин и украшена обручальным кольцом. Но имелись и другие леди, чьи лица казались смутно знакомыми, возможно по другим постоялым дворам, театральным подмосткам или табачным магазинам.

Всё многообразие нарядов чётко разделялось на две половины. Одни дамы могли позволить себе выбрать наряд по вкусу, другие — нет. Почти такое же разделение прослеживалось и по драгоценностям, которые они носили. Многообразие включало в себя и гранатовую подвеску на шее юной леди, которая вышла за лейтенанта, живущего на одно жалованье — сотню в год, — и рубины миссис Ливсон-Говер, которыми можно было оплатить постройку тридцатидвухпушечного фрегата и обеспечить провизией всю команду на полгода вперёд, а также громадные сверкающие изумруды леди Харриет.Однако вовсе не это занимало наблюдающего за толпой Стивена. Он был больше заинтригован манерами леди и их поведением, отчасти в качестве урока женской приспособляемости в обществе, столь сильно привязанному к статусу, врожденному или приобретенному, и частично потому, что у него имелась теория, согласно которой чем более свободным и распущенным было прошлое, тем более сдержанным, корректным и даже излишне щепетильным является настоящее.

Его наблюдения, время от времени прерываемые взглядом на верхнюю площадку лестницы в ожидании Дианы, которая вот-вот должна была одеться, не слишком подтверждали эту теорию, и единственное заключение, которое доктор смог сделать, это что те, у кого изначально имелся вкус, сохраняли его независимо от происхождения, кто же был лишён оного, выглядели неуклюже или манерно, что впрочем, не мешало им наслаждаться собой. Всеобщее веселье и приподнятый дух, связанные с победой «Шэннона», настолько пронизывали всё сборище, что практически каждая женщина казалась привлекательной, а обычное беспокойство о собственном наряде, влиянии и ранге мужа играли заметно меньшую роль, чем обычно. Короче говоря, общая радость и сильная взаимная симпатия на время вовсе упразднили существование различий, в обычное время обусловленных ярко выраженной иерархией на службе, общественным происхождением, достатком и красотой и подчас подкрепляемую случающимися конфликтами.

Это открытие не могло служить оправданием затянувшемуся уединению среди растений –

весьма интересных, между прочим, в основном многоножковых и бромелиевых, – и Стивен двинулся в гущу толпы, где почти сразу наткнулся на Джека, находившегося в компании такого же рослого, но гораздо более тучного человека в форме Первого пехотного гвардейского полка, то есть окутанного сиянием алого и золотого.