Понд кивнул, но так, словно впал в отрешенное раздумье. Наконец он сказал:

— Порой я гадаю, не лучше ли было, когда картины видели в огне, а не в кино.

Сэр Хьюберт Уоттон сердито заметил, что коптящий очаг в обшарпанном зале ожидания — не тот огонь, в котором ему хотелось бы искать картинки.

— Огненные картинки — как облачные, — продолжал мистер Понд. — Они достаточно недовершенные, чтобы воображение довершило их. Ну и потом, — добавил он, бодро шуруя в очаге, — можно шевелить угли кочергой и смотреть, что получится. Если вы проткнете палкой экран, потому что вам не нравится физиономия звезды, будет много неприятностей.

Дайер, который во время этой беседы топтался снаружи, на платформе, вернулся в этот самый момент с очень важными новостями. Изучив переходы и обрыскав платформы железнодорожного лабиринта, он обнаружил, что где-то есть буфет и там можно закусить; все трое к этому стремились, хотя и молчали.

— Я останусь на платформе, — сказал он. — Если надо, я на ней останусь на всю ночь. Это моя работа. А вы ступайте поешьте. Там посмотрим, может, и я схожу попозже. О поездах не думайте, о них позабочусь я. Во всяком случае, я буду там сразу, если возникнет опасность.

Его последние слова потонули в шуме и грохоте приближающегося поезда. Они втроем осмотрели почтовые тюки, ящики и упаковки, вываленные на платформу. Затем Уоттон, человек привычки, почувствовал, что уж очень голоден, и быстро поддался увещеваниям Дайера. Они с Пондом наскоро съели скудный обед, но все равно им пришлось ускорить шаг, когда они возвращались, ибо поезд, по-видимому, пыхтя, трогался со станции. Когда же они достигли своего компаньона, платформа уже опустела.

— Все в целости, — удовлетворенно сказал Дайер. — Я осмотрел все ящики и вещи в вагоне, никто не вмешался. Главная наша забота позади, и я бы не отказался и сам пообедать.

Он бодро улыбнулся, потер руки, повернулся к подземному переходу, а они поспешили обратно к пустой и дымной дыре зала ожидания.

— Кажется, нам больше нечего тут делать, — сказал Уоттон. — В этой развалюхе все холоднее.

— А все-таки Рождество победило, — с неубывающей веселостью сказал мистер Понд, — огонь мы сохранили… Ах ты, пошел снег!

Они заметили, что в ранних зимних сумерках сквозь тяжелые тучи пробивается мертвенно-зеленоватый свет. Снег пошел, когда они двигались по бесконечной платформе; а когда они добрались до унылого зала, крыша и порог уже серебрились. Внутри весело потрескивал огонь; видимо, Дайер хотел согреться.

— Странно! — сказал Уоттон. — Все это похоже на рождественскую открытку. Наша мрачная salle d'attente  скоро превратится в пародию на домик рождественского деда.

— Все тут пародия на пантомиму, — тихо и тревожно сказал Понд, — и, как вы говорите, это очень странно. Помолчав, Уоттон резко спросил:

— Что вас беспокоит?

— Если и не беспокоит, то интересует, — ответил Понд, — что именно сделал бы человек, чтобы перехватить и перенаправить ящик в подобном месте, где нет ни ручек, ничего… Конечно, это не так важно, у него может оказаться вечное перо или карандаш.

— Далось же вам все это, — нетерпеливо сказал Уоттон. — Вы просто свихнулись на карандашах. А все оттого, что правите синими карандашами ваши вечные гранки.

— Тут был бы не синий карандаш, — сказал Понд, качая головой. — Я думал, скорее, вроде красного, вот он и впрямь делал бы черные пометки.