Я сейчас стоял в центре кабинета, Елена Сергеевна, прислонив попу к столу, чуть впереди меня, а сбоку, на кресле, бубнил Николай Семёнович.

Не понимаю, в какой момент, но старикан перестал издавать какие-либо звуки, и когда до меня это дошло, стало уже слишком поздно.

Откуда-то из трусов Николай Семёнович достал железный шприц и неожиданно налетел на меня с ним. Острая игла вонзилась в руку прямо через рукав пиджака. Я вскричал больше не от боли, а от неожиданности. Я услышал, как телефон Елены Сергеевны глухо впечатался в пол, а после послышались пронзительные женские крики, непонятный грохот и звуки ударов.

На глаза насела непроглядная тьма, сознание начало мутить. Ещё некоторое время оставаясь в сознании, я пытался подняться, уползти, но силы утекали неизбежно быстро. Больше всего в этот момент думал не о себе, а о том, что у меня нет возможности помочь Елене Сергеевне.

Старик больше не бормотал невнятное «ублюдок». Эту фразу теперь бормотал я, не понимая, как такое могло произойти. Но корить себя за невнимательность было поздно. Свершилось то, что свершилось.

Я вырубился окончательно.

* * *

Как же ужасен запах лекарств. Он сопливой смрадностью проникает внутрь тебя, выворачивая наизнанку.

Хочется спать и есть одновременно, но в то же время присутствует осознание того, что всё это решительно невозможно. Представлялось, что если к моему рту поднести хоть ломоть хлеба, я тут же выблюю наружу все свои внутренности.

А что насчёт сна… не знаю, можно ли называть сном такое состояние? Промежуточный пункт между смертью и предсмертием. Думаю, так будет правильнее.

Лекарства… я уже говорил, что ненавижу их запах? Кажется, что недостаточно будет и тысячи упоминаний об этом.

Почему вокруг нет ничего, кроме холода, мрака и запаха лекарств? Может, вся вселенная состоит только из этих трёх составляющих? А мы просто никогда этого не замечаем?

Посудите сами. Пока ты обитаешь в животе у матери, ты абсолютно ничего не видишь. Кругом лишь мрак, мрак и мрак. Когда необходимость вынуждает покидать тебя свой уютный и мрачный гроб, ты оказываешься снаружи. Снаружи всех измерений и своего прошлого.

Здесь, по эту сторону, ужасно холодно. Ты весь скукоживаешься и визжишь от того, что тонкая кожа не выдерживает чуждой температуры. Тебе хочется укрыться, но тебе отрезают пуповину, кладут на родительницу сверху. И если укрывают, то лишь тоненькой пелёнкой. Тебе всё ещё ужасно холодно и неуютно.

И тут, как апофеоз всего предыдущего, в нос твой начинает проникать этот … о, господи… как он ужасен! Этот запах…запах лекарств! Я уже говорил о том, что до боли в печёнках ненавижу его?

Мрак, холод и лекарства… мрак, холод и лекарства.

Круговорот случился, ты снова оказался на том же месте. Вот только… ты далеко не младенец.

— Ублюдок! — Что есть мочи орал я, пытаясь докричаться хоть до кого-нибудь.

Кажется, никто и никогда не сможет меня услышать.

Таврический…

Николай Семёнович Таврический — грязный старый ублюдок. Он заковал меня в своём долбаном кабинете и ставит опыты. Как подопытная мышь, я слаб, мал и ни на что не способен. Ублюдок Семёнович каким-то образом блокировал мои силы.

Не знаю как. Наверное, есть какие-то способы. Он ведь доктор. Может, добрался до моей альмы и нейтрализовал её? Чёрт его знает! Говорю же, доктор тут не я. А он.

Ладно. Я уже не важен. Не важно моё существование. Но что этот ублюдо-с сделал с Еленой Сергеевной? Господи, пусть он забрал только меня, а её не тронул. Пусть она не страдает. Зачем ей это? Зачем запах лекарств такой сексуальной и приятной женщине как Елена Сергеевна?

Решительно незачем.

— Ну что, Солон Вест… — Обращался ко мне старик. Голос его был холодным и острым, как скальпель.