А затем стало темно. Совсем. Сначала в глазах, а потом я отрубилась вовсе.
Судя по запаху, очнулась я на куче мусора, как и ожидала. Вот только не внутри своего дома. Над головой наливалось влагой серое, беременное дождем небо. Где я? Может, меня не заметили и вывезли на свалку? Бред какой…
Огляделась. За спиной глухая каменная стена дома, высотой этажа в три. А дальше виден край черепичной крыши. Черепичной? Да у нас в районе отродясь такого дива не было. Я и сама-то черепицу только в Таллине видела. Но не мог же мусоровоз отвезти меня в Таллин? Или мог? Потому что напротив углом сходились еще две глухие серые каменные стены каких-то строений, также крытые красной глиняной черепицей. И в воздухе, перебивая запах мусора, тоже чувствовалось что-то этакое, напоминавшее о море.
За углом послышался громкий мужской голос. Потом раздались уверенные шаги. Даже не шаги — топот. Я испуганно заозиралась — к встрече с шумным незнакомцем готовой я себя ну уж никак не чувствовала. А куда деваться-то? Три стены, забор, здоровенная куча мусора, на вершине которой я и окопалась… ага, вон разодранная ивовая корзина с ошметками капустных листьев. Брр! Может, не надо? Голос что-то рявкнул, в ответ послышались то ли женские, то ли детские всхлипывания. Ой, чую, надо… Подтянула к себе корзину, прикрылась. А потом, по наитию, вытащила из кучи деревяшку — похоже, сломанную ножку дубового стола.
Из-за угла вывалился чудно одетый мужик средних лет. Нестриженый, усатый, с плащом через плечо и в сапогах. А за руку он волок столь же странно одетую девицу — в длинной юбке и каком-то безумном чепце с хлопающими белыми ушами. Дурь полная — такое носить! Монашка, что ли?
Но, судя по тому, что мужчина собирался делать, монашкой он странно одетую особу не считал. Огляделся, недовольно сплюнул на влажную землю, а потом развернул малолетку — на взгляд я ей дала лет пятнадцать — носом в угол, нагнув и заставив опереться руками о стены, и задрал сзади юбку до талии.
Переходящие во всхлипывания вопли девочки: «Ниэ! Ниэ!» — принять за выражение восторга или согласия было трудно. Мужчина хлопнул с размаха по голой ягодице перед собой, довольно хохотнул и стал развязывать штаны. Где я? Это точно не Таллин, а происходящее — не кино. Но где бы ни была, спокойно смотреть на то, что происходило всего в нескольких шагах, казалось невозможным.
Съехав на заднице по влажной куче, в три шага оказалась за спиной пытающегося пристроиться к подвывающей малолетке насильника и с размаха, стараясь не думать о том, что делаю, опустила дубовую хреновину на его макушку.
Громко. Девица как-то резко, будто это я ее приложила, перестала выть, обернулась, выпучила глаза и приготовилась заорать. Мужик, у которого глазки съехались в кучку и закатились, валялся у моих ног. На что была похожа я, сказать не берусь. Судя по реакции спасенной, мужик ей был однозначно милее. Так и не завопив, девчонка рванула за угол, прочь от меня.
Ага! Ясно. Надо тоже делать ноги, и быстро. Или снова зарыться в кучу мусора и подождать, что будет дальше? Или бежать? Маша! Если не возьмешь себя в руки, этот тип, как очнется, тебя носом в угол поставит. Хочешь? Ой, не хочу… Но все же, ГДЕ Я??? КУДА Я ПОПАЛА???
Так, бритву Оккама на философии учила? Вот и считай, что попала туда, куда Макар телят не гонял…
И шевели, шевели и мозгами, и ногами! И руками тоже! Правильно! Кожаный кошель с его пояса себе в карман халата, и плащ, плащ с него тяни… Мужской, женский — потом разберешься. Все лучше, чем твоя полосатая шкура давно вымершей саблезубой тигрицы… Ага, стащила, а теперь тащи мужика за ногу к куче. С глаз долой, и пусть полежит на мягком, отдохнет. Может, еще сапоги снять? Эх-х, у него на вид сорок четвертый, а у меня тридцать седьмой — не катит. Капустными листьями припорошила, в плащ замоталась и ноги, ноги…
Нет, ну умом я понимала, что, скорее всего, я в каком-то городе и за углом должна быть улица. |