– Но у меня безвыходная ситуация!

Опустите, пожалуйста, восемьдесят центов за следующие две минуты…

– Господи, ты звонишь из автомата! – поразился Дуг. – В самом деле из автомата?

Чип скормил автомату последние два четвертака.

– Я должен забрать сценарий, пока она в него не заглянула. Нужно срочно внести поправки…

– Насчет титек, да? Иден говорила, что Джулии не нравятся частые упоминания титек. Я бы на твоем месте не переживал. Этого добра чересчур много не бывает. Просто у Джулии выдалась тяжелая неделя.

Опустите еще тридцать центов…

– Так что ты… – донесся голос Дуга.

…за следующие две минуты…

– Скорее всего, она…

…в противном случае разговор прервется…

– Дуг! – закричал Чип. – Дуг! Я не слышу!

Извините.

– Да-да. Я сказал: почему бы тебе не…

Всего доброго,  – произнес механический голос, и телефон умер, напрасно потраченные четвертаки, звякнув, провалились в его утробу. Прикрепленная к аппарату табличка была раскрашена в цвета «Бэби-Белл», однако надпись гласила: «Орфик-Телеком. 3 МИНУТЫ 25 ЦЕНТОВ, каждая доп. минута 40 ц.».

Скорее всего, Иден была в своей конторе, в Трайбеке. Чип зашел в бар, гадая, успела ли новая барменша, крашеная блондинка – вид у нее такой, словно она выступает на школьных праздниках с самодеятельным оркестром, – настолько расположиться к нему накануне вечером, чтобы ссудить двадцатку под залог водительских прав. Вместе с двумя одинокими выпивохами барменша смотрела какой-то провинциальный футбольный матч, где играли «Ниттани лайонз», коричневые фигурки зигзагами перемещались по мутно-белому экрану. Рядом со своим локтем, всего лишь в шести дюймах, Чип заметил стопочку однодолларовых банкнотов. Лежат себе, красавцы. Не безопаснее ли будет трансакция втихую (прикарманить денежки, никогда больше носа сюда не казать, впоследствии анонимно переслать по почте компенсацию), чем просьба о займе? Возможно, именно этот трансгрессивный акт сохранит в целости его рассудок. Чип смял банкноты в маленький шарик, подвигаясь поближе к симпатичной барменше, но борющиеся за мяч круглоголовые парни в коричневой форме поглотили все ее внимание. Чип повернулся и вышел из кабачка.

В такси, глядя на проплывающие мимо в пелене дождя магазинчики, Чип сунул в рот лакричную палочку и предался мечтам о сексе с барменшей, коли не удастся вернуть Джулию. Ей, должно быть, лет тридцать девять, как и ему. Наполнить ладони ее дымчатыми волосами. Живет, наверное, в реконструированном здании на Восточной Пятой, по вечерам пьет пиво, спать ложится в полинявшей майке и гимнастических шортах, в усталой позе, пупок украшен скромной сережкой, киска вроде видавшей виды бейсбольной перчатки, ногти на ногах покрашены без затей красным лаком. Закинуть ее ноги себе на плечи, выслушать повесть ее сорока с лишним лет! Интересно, она и в самом деле поет рок-н-ролл на свадьбах и бар-мицвах?

В окно такси он прочел вместо «Атлетический прорыв» – «Патетический порыв», вместо «Ампир риелтор» – «Вампир-риелтор».

Он почти влюбился в женщину, которую никогда больше не увидит. Украл девять долларов у честной труженицы, наивно радующейся студенческому футболу. Даже если вернуться, отдать ей деньги, попросить прощения, он останется в ее глазах человеком, который всадил ей нож в спину. Нет, барменша навеки ушла из его жизни, никогда он не зароется пальцами в ее волосы. Рыдания поднялись в груди при мысли об этой последней потере – дурной знак. Горло сдавило, он не мог даже сглотнуть сладкую лакричную слюну.

«Пена» в рекламе стала «пенисом», «одежда» – «надеждой».