Однако и то и другое не может моментально привести к взрыву. О пожаре или замыкании пилот, как правило, успевает сообщить на землю.
– Миша, еще раз тебе говорю: о теракте забудь. Наше дело – техническая версия. Копай глубже. Ладно, я поехал, если что – звони мне на мобилу. Будут меня спрашивать – не знаешь, где я.
– Так я и не знаю.
– Я еду в аэропорт имени графа Шереметева.
Когда до Шереметьева 2 было еще минут двадцать езды, позвонил Грязнов. Вместо приветствия он сказал:
– Так, я не понял, а где спасибо?
– За вчерашнее? За баню? – спохватился Турецкий. – Спасибо, Славка, большое пионерское спасибо!
– То то же. Значит, получилось? Ну я рад. Слушай, Саня, чего скажу. Стадо бизонов бежит со скоростью самого медленного бизона. Охотники охотятся на самых медленных бизонов. Из за этого все остальное стадо бежит быстрее. Так и с алкоголем: алкоголь убивает самые медленные и слабые клетки в организме. Из за этого весь организм начинает работать быстрее и лучше. Соображаешь, что к чему?
– Слава, рабочий день же только начался…
– А у меня он ненормированный, скучный ты человек, Турецкий. Ну ладно, я потерплю до вечера, бывай.
Через несколько мгновений Грязнов позвонил снова:
– Санек, прости, совсем забыл! Мне сегодня Меркулов чудный анекдот рассказал. Подходит Герасим к капитану «Титаника» и говорит: «Собачку на борт не возьмете?»…
Турецкий ехал в Шереметьево 2, чтобы поговорить с директором аэропорта господином Ивановым. Хотя можно было, конечно, вполне вызвать его на допрос в Генеральную прокуратуру, о чем Турецкий не преминул заметить господину Иванову в телефонном разговоре, так что пусть ценит хорошее к нему отношение. И никуда не выходит из своего кабинета, пока к нему не заявится старший советник юстиции, старший следователь по особо важным делам Генеральной прокуратуры РФ собственной персоной.
На самом деле, Турецкий ехал в Шереметьево несколько по иной причине, в чем и сам себе пока не признавался.
Километров за пять до аэропорта он остановился возле голосовавшей молодой женщины, остановился единственно потому, что у нее немного шевелилась сумка. Это было импульсивное движение, но оно имело далеко идущие последствия. Когда та, не переставая благодарить, устраивала сумку на заднем сиденье, Турецкий спросил:
– Кто у вас там?
– Где?
– В сумке.
– Вы заметили? – удивилась женщина. – Надо же. Не бойтесь, не бомба. Карликовый пудель.
– Ага, – сказал Турецкий. – Далеко летите?
– Да так, не слишком.
– Дело ваше. А трудно с собакой лететь?
– Что же трудного, – удивилась пассажирка. – Я всегда с ней путешествую.
– Ну это, наверно, неуютно. Разве можно себя комфортно чувствовать, когда сам сидишь в салоне, а собака – в багажном отделении?
– Почему это – в багажном? Ничего не в багажном. На коленях она у меня сидит. Правда, в клетке.
– Разве собак не сдают в багаж? – удивился теперь Турецкий. – Мне казалось, что так это делается. Скотчем пасть обмотают, чтоб не тявкала и – в багаж.
Пассажирка как то странно на него посмотрела и сказала:
– Слушайте, может, вы меня высадите?
– Почему? Разве вы не спешите?
– Я не знаю, но… – замялась она.
– Тут немного осталось, потерпите, – успокоил Турецкий. – Я не буду вас скотчем обматывать.
Через несколько минут действительно подъехали к Шереметьеву 2. Турецкий выпустил пассажирку, не взял с нее денег, чем привел ее в еще большее замешательство, и припарковался на стоянке для служебного транспорта.
Теперь планы несколько скорректировались. |