— А какие у вас, Иван Павлович, были отношения?

— С Сосочкой, в смысле Софочкой? — уточнил я. — Соседские, какие еще?

— А чем она занималась? — следователь пролистал блокнот. — Жильцы толком не знают. Белошвейка на дому?

— Да, что-то там вышивала, — подтвердил. — Очень старательная девушка. Была.

— К ней, говорят, приходили лица кавказской национальности?

— И еврейской тоже. За чистыми воротничками, — возмутился я. — Ох, эти наши бабульки, им бы в тридцать седьмой годик…

— А вы неправы, общественность нам очень помогает, — листал блокнот. А вы, Лопухин, на какой, так сказать, трудовой стези?

— На журналистской.

— Да?

— Да, пишу под псевдонимом Папандопуло.

— Что вы говорите? — удивившись, принялся записывать в блокнот. Простите, как… По…о… пондопуло?

— Нет, лучше через «а».

— Тоже нелегкая работенка, — посочувствовали мне. — Отстреливают вашего брата за милую душу.

— Спасибо, вы меня утешили.

На этом наша приятная ознакомительная беседа завершилась. Я провел следователя к двери, чтобы он не заблудился. Задержавшись, он вспомнил, что вчера вечером я и мои, верно, друзья что-то выносили? Что?

— Ааа, — равнодушно зевнул, — выбрасывали этажерку, совсем рухлядь…

— Ну хорошо, предположим, этажерку, — проговорил лейтенант и удалился в глубину коридора снимать дополнительные показания с болтливых, как нынешние политики, жильцов.

Ничего хорошего, Ваня, сказал я себе. Если так дело пойдет дальше, то нетрудно обнаружить прямую связь между мной, папарацци, «Голубым счастьем», убитой Софочкой, «Шевроле» и так далее. Будет нам всем тюремная этажерка!.. Надо предупредить «лицо кавказской национальности», чтобы оно задержалось в пути ко мне на издательском авто, где, возможно, остались следы упокоенного нами навсегда олимпийского призера.

Пришлось затаиться в засаде. У двери. В ожидании, когда следователь Новиков полностью удовлетворит свое профессиональное любопытство и удалится на рабочее место, а я смогу позвонить по общему телефону боевому товарищу. (Сотовый позабыл в авто.) Как бы героические бабульки не наплели чего лишнего. Про него, лицо кавказской национальности. Хотя про белошвейку Софию хорошо придумали. Прекрасно знали, чем занимается трудолюбивая губастенькая соседушка, да, как говорится, о покойниках или ничего, или ничего плохого. А вот завзятым театралам Анзикеевым надо устроить места на галерки Жизни, чтобы они более не обращали внимания на события, не затрагивающих их интересы. Если люди выносят свое из дома, значит это им больше не нужно, какие могут быть вопросы?

Наконец я услышал: следователь из последних сил отбивается от Фаины Фуиновной, повествующей в лицах о соседских каверзах, о нечистом унитазе и супчике со стрихнином.

— Хорошо-хорошо, во всем разберемся, гражданка Фаина… э-э-э…

— … Фуиновна, молодой человек.

— Вот именно, — молвил лейтенант, теснясь к выходу. — Не волнуйтесь, гражданка, все и всех взяли на заметку…

— И лампочки воруют! И туалетную бумагу тоже! Не успеешь отвернуться, как нет её. Разве можно жить в таких условиях? Понимаю, вопрос риторический, товарищ милиционер, но…

По-моему, нам больше не грозит новая встреча со следователем. В этих коммунальных стенах, пропитанных бесконечными склоками.