– Вчера собак не спускали?

– Чтобы они гостей порвали? Нет, конечно. В вольере псы.

– А охранник обходил двор?

– Ну, должен был. Только не видел я его.

– А ваша экономка, где она в это время была?

– Да у Розы надо спросить, – закивала Костина. – Вадим шумел очень, она должна была слышать…

– Серафима Яковлевна, вы остаетесь здесь, смотрите за своим мужем. И ждете, когда за вами приедет машина.

Круча многозначительно глянул на Шульгина, и тот кивнул. Дима понял, что ему нужно присмотреть за Костиными, чтобы они не повлияли на свою прислугу, не объяснили им, какие показания давать. Если, конечно, это уже не произошло.

Нет, голова у нее не шире тела, совсем не такая пропорция, как у бутона в сочетании с цветочным стеблем, и все равно аналогия хоть и смутно, но просматривалась. Лицо широковатое, но вполне симпатичное. И красные щеки не очень портили ее. А уж стройное тело женщину испортить никак не могло.

– Роза, у меня к вам пара вопросов, – начал Круча, внимательно наблюдая за ее глазами.

– А Серафима Яковлевна где?

– При чем здесь Серафима Яковлевна? У нее своя жизнь, у вас, Роза, своя. Если ее посадят, вы же не пойдете за ней в тюрьму? Вам же это не нужно?

– Как это посадят? За что? – разволновалась женщина.

Но Круча взял паузу. Неторопливо, в раздумье он осматривал комнату, в которой обитала служанка. Это должно было вызвать у Розы мысль, что ее тоже в чем-то подозревают. Ничто не выводит человека из равновесия так, как атмосфера неизвестности и опасности.

К тому же он действительно хотел ознакомиться с обстановкой, в которой жила Роза. Комната у нее небольшая, но с дорогим ремонтом и хорошей мебелью, плазменная панель на стене. И еще внимание Кручи привлекло множество цветов – они стояли на подоконнике в горшках, на подставках, висели на стенах. Зелени много, только дышать было почему-то тяжело. Может, потому, что сигаретным дымом пахнет? Да нет, запах табака слабый. Возможно, цветы в комнате подобраны неправильно и углекислого газа выделяют больше, чем кислорода.

– Я так понимаю, вы здесь давно живете, – сказал он и нежно провел пальцем по листу фикуса.

– Да, уже три года. А что?

– Нравится?

– Да ничего, жить можно… А вы что, Серафиму Яковлевну сажать будете?

– А есть за что?

– Да что вы такое говорите! Серафима Яковлевна мухи не обидит!

– А Вадима Остроглазова кто обидел?

– В каком это смысле?

– Ну, кто мог его убить?

– А, это!.. А его разве убили? Разве он не сам утонул?

– Да нет, не сам…

– Как же так! Я думала, что сам утонул. Все подумали, что сам.

– И кто же так считает?

– Ну, Евгений Максимович! Бегал тут по дому. В милицию звонил. Серафима Яковлевна тоже так думала. Беда, говорит, Роза, Вадим утопился…

– Утонул или утопился?

– А что, есть разница?

– Тонут не по своей воле, а топятся по своей. Так утонул или утопился?

– Ну, я точно не помню, как она сказала.

– А из-за кого мог утопиться Вадим? Из-за Серафимы Яковлевны мог?

– Почему из-за нее?

– Ну, может, он пытался ее у брата отбить? Пытался, а она его послала далеко и лесом.

– Кто пытался Серафиму Яковлевну отбить? Вадим Павлович у Евгения Максимовича?! Ну, я не знаю.