— Ну, почему? Кого же ей еще любить-то?

— Я тоже ее люблю. Я вчера это окончательно понял. Я все-все ей прощаю, так что не надо мне ничего говорить.

— Да, любовь — страшная сила. Смотри, как Анька бегает, прямо порхает, у нее явно — Катины способности.

— Никаких танцев. Это не обсуждается.

— У Кати-то был редкий талант.

— Где ж ты видела-то ее танцы?

— Да они с Женькой, когда вместе жили, все время танцевали, и на кухне, и в ванной, в комнатах, ну, когда не факались. Мне очень нравилось смотреть, как она двигается, как мотылек. Ну и трагичность какая-то чувствовалась в ней. Красивый глупый мотылек — добром это кончиться не могло.

Вика замолчала, затронутая тема неожиданно вытащила из вороха воспоминаний первую встречу с Катей восьмилетней давности, она думала, что уже и забыла подробности, но с удивлением поняла, что помнит все до мелочей. Она поддалась искушению и с головой погрузилась в воспоминания. Ей вспомнилась вечеринка на бабушкиной квартире в Коламске с Женей и его подругой, такой юной, красивой и неискушенной. Они устроили семейный обед в честь знакомства, а она, Вика, тогда представлялась всем Виктором, чем ужасно забавлялась. Катя пыталась вести светскую беседу, а может, ее действительно заинтересовал «Виктор», вся сцена, словно ожившая, предстала перед глазами.

Они втроем сидели за столом. Беседовали в основном «девушки», а Женя уплетал «оливье». Катя интересовалась:

— У вас такая интересная работа. Женя говорит, вы людям новые лица лепите. Можете нового человека сделать, почти как Бог. Не страшно?

— Смешная ты, Катя, восторженная вся. Я, может, даже больше, чем Бог, — я его ошибки исправляю, знаешь, сколько он понаделал?

— Ой! Разве так можно про Бога? Отцу Пантелеймону это бы не понравилось! Надо вас познакомить, он такой прикольный!

— Прикольный поп! Отлично! — Виктор весело рассмеялся, — Катя, я не то, что в Бога, я даже в математику с некоторых пор не верю, как узнал, что один плюс один бывает ноль.

— Это как?

Тут в разговор наконец вмешался Женя:

— Да хватит вам. Бабушка наша этого попа очень любила.

— Точно, таскалась к нему перед смертью, как на работу. На нас, наверное, жаловалась.

— Или отмаливала.

— Два года назад, он совсем мальчишкой был, — сказала Катя, — а ему прихожан доверили. Симпатяга! Народ к нему потянулся.

— Ему и сейчас-то всего двадцать три, на три года меня старше, — в Жениной интонации чувствовалась легкая зависть, — а уже отец Пантелеймон.

— А еще у него двое маленьких детишек, — добавив в портрет священника свой штрих, Катя хитро улыбнулась и пихнула ногой под столом ногу Жени.

— А еще он, Павлов и Лена — одноклассники, — подбросил информации в общий котел Женя.

— А ты откуда это знаешь? — Катя была очень удивлена — От Павлова?

— От бабушки. — Виктор закурил и вышел на кухню, на ходу пробормотав: — Связался черт с младенцем.

Следом за ним на кухню вбежал Женя с незажженной сигаретой в руках, он явно был раздосадован.

— Ты чего затеяла, а?! — накинулся он на Виктора. — Один плюс один, черт с младенцем? Завидно? Отбить хочешь?

— Жалко мне ее. Любит она тебя, кобеля. Я нутром чую. Чистая она, добрая.

— Тебе-то что? Ты со своими разберись.

— Погубишь ты ее.

— Чушь! Я ее тоже, между прочим, люблю, и танцует она круче всех.