Он долго стоял на зловонной улочке напротив Грейз-Инн-роуд, глядя на гостиницу и на потрескавшийся цветочный горшок на просевшем подоконнике. На его глазах в трактир входили и выходили оттуда, нетвердо держась на ногах, клиенты – в основном грязные, неопрятные гуртовщики, извозчики, тележечники. Найджел с горечью подумал, что он в своем нынешнем одеянии ничем не будет от них отличаться. У него было несколько монет, которых хватит на пинту джина. Быть может, после того как он выпьет, что-нибудь стоящее придет ему в голову.

Когда через час Найджел вышел из трактира, охмелев настолько, что уже не чувствовал боли, в голове у него забрезжила идея.

– Ну что, мэм, как вам здесь нравится?

Гарри приблизился к Корнелии, сидевшей в нише оконного проема. Она медленно повернула голову. На ее губах играла улыбка. Вдалеке, в бальном зале «Олмака», оркестр играл котильон.

– Не могу сказать, чтобы очень, – ответила она, но ее улыбка при виде его стала шире. – Может, теперь будет лучше. – Гарри был неотразим во фраке, как, впрочем, и в любой другой одежде, а также без нее, подумала Корнелия, чувствуя где-то внизу живота предательский толчок неожиданного возбуждения.

Его глаза засияли, словно он услышал ее мысли и сам почувствовал этот толчок.

– Я сделаю все от меня зависящее, чтобы стало лучше, – сказал он, шаловливо скользнув ладонью вниз по ее бедру. – Ну что, так лучше?

– Да успокойтесь же! – прошипела Корнелия, закусив губу, чтобы не рассмеяться. – И не стойте так близко.

– Но ведь в этом проеме так тесно, – пробормотал Гарри. – Мне просто некуда деться. – Его пальцы заплясали по голубому шелку ее платья, пытаясь нащупать под ним ее тело.

Корнелия торопливо вышла из ниши, и Гарри со смехом развернулся за ней, встав спиной к окну.

– Я ожидал увидеть вас с бальной книжкой, в которой не осталось свободного места, – заметил он, соглашаясь закончить эту маленькую игру.

– Я протанцевала два часа, – отозвалась Корнелия тоном, отличавшимся отсутствием энтузиазма.

– Вы не любите танцевать? – удивился Гарри. Корнелия была такой грациозной, что в танцевальном зале, по его мнению, выглядела бы просто восхитительно.

Корнелия, надув губы, отрицательно покачала головой.

– На самом деле эти танцы мне кажутся скучными. Или возможно, кавалеры, – продолжила она. – Неужели в лондонском обществе нет никого, кто бы мог вести сколько-нибудь осмысленную беседу?

Гарри склонил голову, обдумывая ее вопрос.

– Идемте танцевать, – неожиданно предложил он, беря Корнелию за руку. – Могу пообещать, что скучным кавалером я не буду.

Корнелия покорно пошла за ним, и они заняли место среди других пар. Танцевали контрданс, и возможностей для беседы – скучной или наоборот – почти не было, но всякий раз, как они сходились, Гарри умудрялся подать Корнелии какой-то тайный знак – пожать руку или заговорщицки подмигнуть, – так что улыбка ни на миг не сходила у нее с лица.

Когда они в конце танца отошли в сторону, Гарри вполне серьезно сказал:

– Мне эти светские балы, как и вам, не по душе.

– Зачем же тогда появляться на них?

– А я обычно на них не бываю, – ответил он. – Но нынче не смог противостоять соблазну провести вечер в вашем обществе.

– Позвольте сообщить вам, сэр, что я вижу в ваших словах лишь беззастенчивые пустые комплименты, – объявила Корнелия, еле сдерживая смех.

– Это, право, не так, – возразил Гарри и поднес ее руку к своим губам. Глаза его заблестели, голос упал до шепота. – Я докажу вам это нынче ночью.

Корнелия коснулась языком губ.