Я качаю головой, о чем тут же жалею – боль пульсирует в висках. Не тратя слов, мама освобождает мои запястья и лодыжки.

– Погоди. – Она встает и осторожно разминает затекшие мышцы. – Тебе нужна вода.

И приносит мне небольшую жестяную кружку. Я осторожно отпиваю – не хочу, чтобы меня вывернуло. Комната по-прежнему кружится, а желудок сжимается от страха. Ну и как мне вытащить нас на свободу, если я не уверена, что смогу встать?

Раздается треск рвущейся ткани, и мама на миг забирает у меня кружку. А когда отдает обратно, промокает мне лоб и щеку холодной влажной тряпкой. Я закрываю глаза и пытаюсь выровнять дыхание. Кажется, помогает.

– Что теперь? – спрашивает мама.

Я снова глубоко и осторожно вздыхаю.

– Надо выбираться.

– Как?

Я бы улыбнулась, не боли лицо так сильно. Мама не колеблется и не тратит время на стоны. Ее во многом можно упрекнуть, но Мэгали Моше из породы живучих.

– Садимся обратно по местам и делаем вид, будто все еще связаны. Отвлекаем внимание охранника и действуем по обстановке.

Мама кивает и возвращается в свой угол. Я ложусь, осторожно пряча веревки под себя, и стараюсь не думать, что будет, если вдруг все пойдет не так – к примеру, Оуэн вернется, или у охранника окажется пистолет. И почему я не уточнила это у мамы? Теперь уже поздно. Она кивает мне и начинает всхлипывать.

Итак, к спектаклю готовы.

Мама набирает воздуха в грудь:

– Джозеф! На помощь! Пожалуйста!

Ее голос полон ужаса. Иногда я забываю, какая она хорошая актриса. Ключ скрежещет в скважине, скрипит дверь. Я моргаю, ослепленная внезапным светом.

Входит мужчина в темной одежде:

– Ну чего ты теперь ноешь?

По легкому акценту я узнаю одного из моих прежних похитителей.

– Моя дочь – кажется, она мертва. Вряд ли вам это надо, да? Как вы получите у ее отца деньги, если она умрет?

Я едва не вздрагиваю, но сдерживаюсь. Разумеется, мама донесла до них мысль, что живая я гораздо ценнее.

Охранник поворачивается ко мне, и мое сердце бьется чаще. Лицо мамы за спиной похитителя белое и испуганное, но также полно решимости. Я жду, когда мужчина наклонится, даю маме сигнал вытянутой рукой: кулак, три пальца – начинаем.

Безмолвной молнией она пролетает через комнату и накидывает веревку на шею охранника. Я изворачиваюсь, сбиваю его с ног и усаживаюсь сверху, приставив нож к горлу.

– Пикнешь – перережу голосовые связки, – шепчу. – Понял?

Он слегка кивает. Судя по взгляду, прекрасно понял.

Пока мы с Джозефом обмениваемся любезностями, мама ловко его связывает.

Я убираю нож.

– Вам не уйти, – рычит охранник. – Босс вот-вот вернется.

Мама протягивает руку, и я даю ей нож. Она наклоняется, отрезает полоску ткани от нижней юбки, комкает и затыкает Джозефу рот.

– Слишком много болтаешь. – И прежде чем уйти, со всей силы пинает его под ребра. – До свиданья, милый.

Я округляю глаза, но ничего не говорю – слишком занята тем, чтобы сохранять вертикальное положение.

– Идти можешь? – Мама прячет нож в карман и берет меня под руку.

– Думаю, да.

У двери мы замираем и прислушиваемся. Тихо. Переступив порог, я быстро оглядываю соседнюю комнату. Похоже, мы в офисе бывшего пакгауза. Несколько широких столов по периметру и большое окно в одной из стен – наверняка выходит на остальную часть склада. Все покрывает толстый слой пыли.

– Сюда, – киваю я на дверь справа. – Думаю, она ведет наружу. Другая, наверное, вниз в…

Сердце подскакивает к горлу. Снаружи доносится какой-то шум.

Мама хватает меня за руку и тащит к двери напротив.