|
Более того, периодически у меня складывалось впечатление, что она искренне благодарна за то, каким способом я решил убить время… Но все же кое‑какие отличия я не мог не заметить. Мелочи вроде: слишком резкие даже для ее импульсивного характера перепады настроения, легкая отчужденность (не от меня лично, а вообще от действительности), невнимательность – но говорили они о многом. Для личности такой внутренней силы и незаурядного актерского дарования даже столь незначительные проколы в самоконтроле могли значить только очень высокую степень нервного напряжения… И я немного волновался, переживал за нее, но совсем не удивлялся. Все‑таки между тем, что нас ожидало в конце полета на Вегу, и тем, к чему мы мчались на Денеб, тоже существовала значительная разница. Особенно для нее.
Однако, когда в последний день полета настроение у Гаэли сделалось откровенно поганым, и я пару раз был в грубой форме послан подальше без малейших к тому оснований, мне подумалось, что до финиша она все‑таки не продержится. Я даже заключил сам с собой пари – вечером, во время ужина или позже, причина ее беспокойства прорвется наружу в той или иной форме… М‑да. Как ни странно, но судьба этого пари до сих пор представляется неясной. Тогда, по горячим следам, казалось, будто я его проиграл, недооценил выдержку Гаэли – никаких задушевных бесед или чего‑то необычного в этот вечер не произошло. Но теперь, рассуждая задним числом, я понимаю, что был один фрагмент, над которым мне однозначно стоило призадуматься… Разговор за ужином у нас не клеился – я старательно дулся, изображая обиду на беспочвенные поношения, имевшие место часом ранее, а Гаэль делала вид, будто вовсе этого не замечает, и пыталась расшевелить меня, обойдясь без извинений. Обычно она бывала в подобных ситуациях исключительно терпелива и в итоге добивалась своей цели, но тут вдруг, покончив с жарким, поморщилась: – Ну ладно, Ранье, хватит, а?.. Я была не права и все такое, если тебе это надо. Теперь ответь мне на серьезный вопрос: что будет дальше с Реналдо и Карин? Поскольку я все еще находился в процессе поглощения пищи, то мог малость подумать – не говоря о сложности самой проблемы, подобный вопрос все‑таки нарушал нашу негласную конвенцию. Однако ничего умнее встречного вопроса в голову не пришло: – С чего вдруг тебя это заинтересовало? – Ой, я же просила – без грубости… – Она сморщила носик, но потом усмехнулась. – А что, ты считаешь их рядовым случаем, неоднократно описанным в классической литературе? По‑моему, так ничего подобного. Все это выглядело странно и не вполне правдоподобно с самого начала, а уж сейчас – тем более… Всем же видно, как они на самом деле друг к другу относятся: настоящее чувство, редкость. Так какое значение может иметь прошлое? Ведь важно только будущее, выстроить которое им не мешает никто, кроме самих себя. А зачем мешать самим себе? Я этого не понимаю… – В таком ракурсе я могу только согласиться – абсолютно незачем. Но, полагаю, кто‑то из них – или они оба – ставят вопрос по‑другому. – Как? – Да откуда мне знать? – с совершенно искренним недоумением поинтересовался я. – Даже чтобы строить предположения по такому поводу, нужно разбираться в их душах не хуже, чем в собственной. – Верно. Но на место Креона ты точно можешь себя поставить. – Ага! – я улыбнулся. – Но на место Карин – никак. Мгновение Гаэль буравила меня взглядом, просветив как на рентгене, а потом лукаво покачала головой: – Отговорки! Одно из двух: либо у тебя нехорошие предчувствия насчет их будущего, и ты не хочешь меня расстраивать, либо ты не намерен обсуждать со мной своих друзей. Которое? – Второе. – Я вздохнул как всегда, когда она загоняла меня в угол. |
