Лекарства подействовали, и я уснул, несмотря на оживленное движение по коридору. Утром боль вроде прошла, и я пошел искать свои одежки и какую нибудь официальную солидную сестру для выписки. Наконец, нашел.

– У вас какая палата? Ах, нет палаты, ах в коридоре! В каком коридоре – правом, левом, лестничном? Ах, вы не знаете где право, где лево? Это очень просто. Сено солома. Станьте спиной к лестнице – по правую руку будет правый. Понятно? Так, смотрим левый. Как, вы говорите, фамилия? Так, так, так. Есть! У вас в девять часов операция по поводу аппендицита, а вы тут гуляете как ни в чем ни бывало. А уже пол девятого. Идите в операционную. Да, да, своим ходом. Прямо по коридору. Последняя дверь направо.

– Так у меня же ничего уже не болит!

– Это не играет роли. Сегодня не болит, завтра заболит, это я вам обещаю. Мы не можем вас возить туда сюда. Раз приехал – значит режь. Вы же видите – и так мест нет. Так что идите спокойно и оперируйтесь. Через полчаса вы будете как огурчик.

В операционной тоже, очевидно, была напряженка с местами. Операции шли сразу на двух столах. Ловкая дама без особой застенчивости меня побрила, где надо, меня положили на стол, привязали руки и ноги, несмотря на мои высказывания, что я человек спокойный.

– Все так говорят, а потом устраивают такое, что мало не покажется.

Операция шла под местным наркозом. Предсказания предыдущей сестры не сбылись. Прошло полчаса, но конца не было видно. Через сорок пять минут, когда начал проходить наркоз, а мои юные хирурги начали о чем то спорить, пришлось действительно поорать и потребовать какого нибудь главного хирурга. Пришла солидная дама, успокоила меня, сказала, что она меня уже не покинет. Меня зашили и отвезли в палату. Палата была на шесть человек.

Говорили, что в странах дальних, в Европе и Америке больницы имеют палаты на двоих и даже на одного человека, что это сделано специально для создания комфортных условий больным. Не верьте этим разговорам. Какой может быть комфорт при таком одиночестве? Одна тоска и беспросветная скука как в телепередачах про посевные кампании. Советский человек не так воспитан. Он не может испытывать комфорт, находясь один в палате. Он воспитан в системе постоянного общения. Он привык к соседям, привык к теплой атмосфере коммунальных квартир с жизнерадостными ссорами, скандалами и последующими торжественными примирениями, с признаниями в любви, уважении и с распитием бутылки «Московской» на общей кухне под бравые тосты основного зачинщика заводилы. И действительно, только подумайте, кому он будет жаловаться в тоскливой индивидуальной палате на свои боли, с кем он затеет спор о тяжелой судьбе профессионалов в капиталистических странах? С кем он будет ругаться из за открытого окна, с кем он обсудит малосьедобные блюда больничной столовой, кому он откроет свою душу, кому пожалуется на деспотизм и низкую квалификацию своего начальника, кому пожалуется на лечащего врача, который дал непомогающее лекарство и сказал, что нужное лекарство еще не освоено Минздравом, с кем он обсудит грубое поведение и развязность дежурной сестры Нади, если он будет лежать в отдельной палате? Не с кем, тоска. Даже рассказать достаточно забытый «новый» анекдот некому, и не от кого услышать аналогичный. А без анекдотов выздороветь практически невозможно. Говорят, что смех лучшее лекарство при всех болезнях, конечно кроме поноса. Так что и не говорите на эту тему. Советский человек – человек общественный. А палата на шесть человек намного интереснее, чем на одного.

У нас в палате обстановка была достаточно теплой, а коллектив молодежный.