Я, сопротивляясь, дернула ее. Тут второй протянул руку и больно сжал мою грудь. Я ударила его сумочкой. Сзади кто-то ущипнул меня ниже спины.

Развернувшись, я огрела его сумочкой.

Это был кошмар! Они играли со мной, как с котенком, лапали и ржали. Я крутилась волчком на месте и отбивалась сумочкой. Предательская блузка расстегнулась почти до пояса, и я не могла привести себя в порядок, потому что размахивала руками, защищаясь. Вид женской груди в кружевном бюстгальтере действовал на них как красная тряпка на быка. В нерусской речи все чаще звучали русские матерные выражения, не оставлявшие сомнений в их дальнейших планах. Они хвастались друг перед другом, каким способом будут меня насиловать. Я очень испугалась, умоляла их: «Мальчики, не надо! Перестаньте! Очень вас прошу!»

С таким же успехом я могла обращаться к изголодавшимся обитателям тюремной камеры, в которую меня непонятно как занесло.

В один из разворотов я увидела Олега Петровича. Он быстро шел по набережной, почти не хромал, палку держал на весу, как дубину.

— Олег! — закричала я истошно. — Олег! Скорее!

Он врезался в круг, легко, как щенят, отбросил двоих, схватил меня за руку и завел за свою спину.

— Это моя жена! — гремел Олег. — Молокососы! Вы кого трогаете? Я вам покажу снохачество! Сайд мой кунак! Слово ему скажу, он вас на куски порежет и свиньям скормит!

Парни быстро заговорили друг с другом на своем языке. Двое явно рвались в бой, но трое сомневались. Победило большинство, они пошли прочь.

Оглядывались, кривлялись, ругались похабно, но уходили!

Меня била мелкая дрожь. Олег Петрович тем же тоном, каким орал на хулиганов, обратился ко мне:

— Куда тебя понесло? Какого черта?

— Во-во… — клацала я зубами, — водички попить. Кто такой Сайд?

— Понятия не имею. Брякнул первое имя, которое пришло на ум. С тремя подонками я бы еще справился, а с пятерыми вряд ли.

Ужас неслучившегося обрушился на меня, и я зарыдала. Ноги вмиг обессилели и подкосились.

Олег подхватил меня, обнял, прижал к груди. Его рубашка быстро пропиталась моими слезами, бурно текущими из глаз и носа.

— Тихо, тихо! — гладил он меня по спине. — Все прошло, девочка, не надо плакать. Ты же не плакса-вакса? От слез у девочек бывают красные глаза и большой-большой нос. Ты хочешь быть красноглазой и носатой? Ну, перестань!

Наверное, так он утешал в детстве свою плачущую дочь. Метод весьма приятный. Я задержалась на его груди несколько лишних минут.

— Извини! — шмыгнула я носом и отстранилась.

— Во всей этой истории есть и положительный момент.

— Какой? — спросила я, ковыряясь в сумочке в поисках носового платка. Не нашла. Он вытащил из кармана свой платок и протянул мне:

— Мы перешли на «ты».

Тут я наконец сообразила, что не мешало бы прекратить демонстрацию своего нижнего белья.

Но дрожащие пальцы не слушались, кнопки не застегивались.

— Будь проклята эта блузка! — бормотала я. — Будь проклят, кто ее кроил, шил, вместо пуговиц кнопки присобачил…

— Надо проклинать китайских металлургов. — Олег Петрович отвел мои руки и спокойно застегнул блузку. — Кофточка-то китайский ширпотреб? Металл этой марки не годится на кнопки…

Он вовсю улыбался. Только что рычал зверем, а теперь веселится, приводя в порядок мой внешний вид.