— Ей не нужно было так вести себя, — сказала Мириам. — Она чертовски любила командовать.

— Надо вызвать врача. Телефон...

— Боюсь, ничего не выйдет, — голос Мириам прозвучал виновато-вежливо. — Видишь ли, я перерезала провода. Почему бы тебе просто не отдать мне платье, Карен? Тогда я уйду, и ты сможешь делать со Шрив что хочешь. Не знаю, почему ты так беспокоишься о ней, она всегда вела себя отвратительно по отношению к тебе.

— Но, Мириам... — Карен замолчала. Неужели Мириам настолько оторвалась от действительности, что не понимала, что старое платье больше не имеет значения? Так ли обстоит дело в действительности, собирается ли Мириам убить ее в надежде, что именно ее обвинят в смерти Шрив, — это тоже не имело значения. Исход будет одинаковым, потому что она не может вернуть платье. Шрив еще была жива, но зловещее пятно растекалось, и она наверняка умрет от потери крови, если ей не помогут в ближайшее время.

Из кухни вело три двери — одна в гостиную, одна в прихожую и черный выход, ближайший к Карен. Но этот путь был закрыт: не только Мириам, но и — в ужасе осознала Карен — заперт намертво засовом. Для того чтобы отпереть эту дверь, нужны ключи, и это же верно в отношении всех окон первого этажа. Чтобы выбраться, надо выломать окно — не только стекло, но и деревянные решетки. В кино это делается просто, когда герой бросается в окно и оно разлетается на мелкие осколки, оставляя лишь маленький порез на щеке, но у Карен возникло предчувствие, что в жизни так не получится.

Значит, оставался только один доступный путь к спасению — через входную дверь. Карен была почти уверена, что Шрив заперла ее изнутри, но ключ наверняка остался в замке. Карен начала пятиться к двери гостиной.

Падая, Шрив уронила свою сумочку, рассыпав по полу ее содержимое. Мириам сгребла его ногой.

— Ей действительно не следовало так себя вести, — повторила Мириам раздраженным жалобным тоном. — Она это заслужила. Как и он. Знаешь, он годами так поступал. Это началось сразу же после того, как мама вышла за него замуж. Мне было тринадцать. Я говорила ей, но она мне не верила. Хотя, должно быть, она все знала. Но она не смела его остановить, потому что ее заботило то, что скажут люди, а не я.

— О Боже! — непроизвольно воскликнула Карен. — Так вот почему...

— Я думала, что после окончания школы смогу уехать в колледж и избавиться от него, — безучастным голосом продолжала Мириам. — Но он не отпускал меня. Он сказал, что мне лучше продолжать жить дома и учиться в Джорджтауне. Поэтому я вынуждена была это сделать. А потом, когда вошла она и увидела, что произошло, мне пришлось сделать то же самое и с ней, иначе она рассказала бы кому-нибудь, что я виновна.

Чувство, сковавшее Карен и едва не заставившее ее забыть об опасности, которой подвергалась она сама, было не страхом. Это была парализующая смесь потрясенной жалости и безумного ужаса — ужаса сверхъестественного и неизвестного. Мириам уже не поддавалась ни убеждениям, ни уговорам. Часть ее разума оставалась в прошлом, переживая заново те муки и последовавшее за этим двойное убийство. Даже голос ее изменился.

— Конечно же после всего этого я оказалась вся забрызгана кровью. Я знала, что главное — это платье. Я должна была избавиться от него. Тут я вспомнила, что по соседству находится Шрив, приехавшая в гости к своей бабке. Мы должны были потом ехать куда-то, чтобы праздновать... праздновать...

Внезапный омерзительный смех прервал речь Мириам, Затем она продолжила:

— Шрив заехала к старухе только потому, что та сказала, что у нее есть подарок к выпуску.