— Эка, — сказал туберкулезный, — время уже немалое, семь утра.

— Семь? — воскликнул Чекан. — Ни хрена себе! Я же должен быть в Шереметьево-2.

— А что такое, бабу встречаешь?

— Да ну, если бы бабу, не спешил бы. Михару встречать еду.

— Быть того не может! Сегодня?

— Вот тебе и не может быть, он телеграмму мне из Магадана отстучал, что сегодня будет. От звонка до звонка оттрубил.

— Сколько же мы его не видели?

— Девять лет, — усмехнулся Чекан, задумчиво посмотрев в потолок на роскошную хрустальную люстру, которая была бы уместна на какой-нибудь станции метрополитена, а не в московской квартире. Но это не резало глаз.

— Хороша? — спросил хозяин. — До этого ты только в карты смотрел.

— Хороша, но не мое.

Ведь и зал, в котором сидели бандиты, был размером под стать подземным дворцам, возведенным в сталинские годы. Комната, в которой они играли, была не меньше шестидесяти квадратных метров и не меньше двухсот кубатуры.

Борис аккуратно собирал деньги. Вначале он их считал, но Чекан махнул ему рукой, мол, лишнее. И дело пошло быстрее.

— А чего же он только тебе телеграммку-то отстучал, мы бы тоже его встретили.

— Михара просил вам не говорить.

— Так ты же сказал.

— Сегодня можно, — Чекан потянулся, пытаясь сбросить сон, провел ладонью по глазам. — Эх, рассвело бы, сон бы как рукой сняло бы, а так — тянет.

— Ничего, пока до аэропорта доедешь, вздремнешь в машине.

Чекан быстро собрался, пожал на прощание всем руки, хозяину сильнее, чем другим.

— В общем, до встречи. Не знаю, буду ли сегодня у вас ночью. Скорее всего на игру не приеду. Да и вам отоспаться следует. А вот через пару дней обязательно дам возможность отыграться. Поверьте, уж я и так пытался проиграть, и так, и эдак. Но судьба, видно, есть судьба. Если уж она ведет прямую линию, то ведет до конца. А если начинает петлять, то делает это так, что никому не распутать, как ни думай, ни гадай.

— Ладно, Чекан, будет тебе оправдываться. Сегодня ты нас обул, завтра мы тебя разденем.

Чекан расхохотался:

— На дорожку выпьем.

— Это дело.

Тут же появились бокалы с шампанским. Чекан осушил свой, вытер тонкие губы идеально чистым носовым платком, сунул в рот сигарету, прикурил и, попыхивая, направился к выходу. Он легко сбежал по лестнице, сел на переднее сиденье.

— Давай-ка, Боря, в Шереметьево, дорогого человека встречать.

Борис, несколько раз моргнув, посмотрел на Чекана.

Ему было интересно, кого это называют дорогим человеком, Ведь как знал Борис, Чекан никого не любит и плюет на все родственные связи. Но когда произносилось слово «дорогой», в голосе Чекана не слышалось презрения, в нем чудилось что-то теплое, почти сыновье. Так, как: правило, говорят о старых родителях, которых давно не видели.

И Чекан пояснил:

— Ты еще молод, Боря, и Михару не знаешь.

— Михару? Слышал, крутой был медвежатник.

— Почему был? — осклабился Чекан. — Медвежатник, если он настоящий медвежатник, то это, браток, до конца, до последнего дня. Медвежатник на покой уходит редко, и если сам ящики не ломает, то это делают за него хорошие ученики. А учеников у Михары… — Чекан задумался, мысленно загибая пальцы, — и на двух руках не сосчитаешь.

Настоящий мужик, спец, одним словом, таких теперь мало, может быть, и вообще нет. Ну, гони, Боря, гони, опоздать на встречу не дело, Михара может обидеться.