Грон улыбнулся:

    – Я был немного занят, любимая. Надо было окончательно разъяснить все недоразумения с графом Сакриензеном.

    Мельсиль вздохнула:

    – Он, конечно, зануда, но, по крайней мере, он честен. Если бы ты знал, чего мне стоило протолкнуть на пост председателя суда именно его. Если бы не это, с тобой могли бы расправиться уже через пару дней. И мы просто не успели бы что-либо предпринять.

    Грон осторожно высвободил руку из объятий Мельсиль и, обняв принцессу, прижал ее к себе.

    – Не волнуйся, любимая. Со мной не так-то легко расправиться. И вот что я хочу попросить тебя запомнить. Навсегда. Даже если кто-то скажет тебе, что я мертв, все кончено и никакой надежды больше нет, – не верь. Потому что это неправда. – Он на мгновение замолчал, потому что его сердце пронзила игла воспоминания. Ибо нечто подобное он уже говорил как-то одной женщине в другом, оставшемся позади мире. Но и в этом мире, здесь и сейчас, это также должно было быть сказано. Поэтому он закончил: – Что бы ни случилось, я обязательно вывернусь и приду за тобой. Каким бы все это ни казалось безнадежным даже тебе самой. Ты поняла?

    Мельсиль извернулась, подняла голову и заглянула ему в глаза. Ее глаза в зыбком свете луны блеснули в темноте как два загадочных изумруда. Несколько мгновений она не отрываясь смотрела на него, а затем счастливо вздохнула и прижалась щекой к его груди.

    – Я поняла, милый. Не беспокойся. Так и будет.

    И с этими словами она заснула.

    2

    – Имя?

    – А?

    – Зовут тебя как?

    – Так это… Заглот, ваша милость. Вы ж знаете!

    – Знаю, не знаю – не твое дело. Отвечай, когда спрашивают!

    Огромный увалень со слегка осоловелым лицом недоуменно наморщил лоб и почесал под мышкой. То, что происходило в этой камере, куда его привели, оторвав от занятия, которым он всегда с упоением занимался, в очередной раз попав в лапы городской стражи Агбер-порта, приводило его в искреннее недоумение. Он, член одной из наиболее заслуженных и уважаемых банд дубинщиков в Агбер-порте, три дня назад попался во время своего промысла. И был опознан гражданином, которого за час до этого прижал с подельниками в одном из узких припортовых переулков. Однако ничего из украденного при нем найдено не было, «орудие производства» он успел скинуть мальчишкам, сопровождавшим их тройку (в задачу которых как раз и входило быстро унести награбленное в логово шайки и в случае появления стражи и невозможности скрыться избавить старших товарищей от орудий преступления), поэтому максимум, что ему грозило, это стандартные двадцать плетей, назначаемые для профилактики всем поголовно, чья вина хоть и не вызывала сомнений, но была недоказуема с помощью обычных юридических процедур. Что при его комплекции и толщине шкуры являлось для него наказанием совершенно плевым. Так что Заглот вполне обоснованно рассчитывал уже в ближайшие выходные, получив на припортовой площади свою обычную порцию плетей, снова оказаться свободным как ветер. А пока следовало как следует отдохнуть и отоспаться, потому как, стоит только возвернуться, старшой тут же погонит на дело. И вот такая засада… поднимают, ведут невесть куда, спрашивают… А чего спрашивать-то? Господину Фламию, старшему дознавателю припортового квартала, все дубинщики давно известны как облупленные. Небось с каждой головы ему кажин месяц положенная мзда идет. И чего это, спрашивается, достойного человека законного сна лишают? Ну вообще какой-то беспредел начался, право слово…

    Все эти мысли были настолько явно написаны на лице дубинщика, что Грон едва не рассмеялся.