Глава 4

Ватикан

Кабинет этого столь могущественного человека выглядел довольно обычно. Восточный ковер был вытертый и выцветший, а портьеры тяжелые и скучные. Когда Габриэль и Донати вошли в комнату, маленький человек в белом, сидевший за большим простым столом, внимательно смотрел на экран телевизора. Там разыгрывалась жестокая сцена: полыхал огонь и клубился дым, окровавленные люди рвали на себе волосы и рыдали над разодранными в клочья телами. Папа Павел VII, епископ Римский, главный понтифик, преемник святого Петра, нажал на кнопку дистанционного пульта, и экран погас.

– Габриэль, – произнес он. – Так приятно снова вас видеть.

Папа медленно поднялся и протянул маленькую руку – не обратив вверх кольцо рыбака, как он это делает для большинства людей, а слегка повернув ладонь. Пожатие было по-прежнему сильным, а глаза, с любовью устремленные на Габриэля, были по-прежнему ясными и полными жизни. Габриэль уже забыл, каким маленьким был Пьетро Луккези. Он вспомнил тот день, когда Луккези появился из конклава, маленький человечек, потонувший в наспех приготовленной сутане и едва видимый из-за балюстрады большой ложи собора. Комментатор итальянского телевидения обозвал его Пьетро Невероятным. Кардинал Марко Бриндизи, реакционный министр иностранных дел, считавший, что это он выйдет из конклава в белом одеянии, ядовито назвал Луккези Случайным папой Первым.

В памяти Габриэля, однако, запечатлелся другой образ Пьетро Луккези, и Габриэль всегда будет вспоминать его таким, каким он был, когда стоял на возвышении Большой римской синагоги и произносил слова, каких ни один папа до него не говорил. «В этих прегрешениях – и других, о которых скоро станет известно, – мы признаёмся и просим у вас прошения. Нет слов для описания глубины нашего огорчения. В час тяжелейших испытаний, когда солдаты нацистской Германии вытаскивали вас из ваших домов на улицы, окружающие эту синагогу, вы взывали о помощи, но ваши мольбы были встречены молчанием. И поэтому сегодня, моля о прощении, я поступлю так же. Сделаю это молча…»

Папа вернулся на свое место и посмотрел на экран телевизора, словно там еще можно было увидеть увечья.

– Я предупреждал, чтобы он этого не делал, но он не послушал меня. А теперь он хочет ехать в Европу латать заборы, которыми отгородились от него бывшие союзники. Я желаю ему добра, но шансы на успех, по-моему, у него мизерные.

Габриэль взглянул на Донати в поисках разъяснения.

– Белый дом поставил нас вчера в известность, что президент приедет к нам в начале будущего года в ходе поездки по европейским столицам. Президент надеется, что создаст более теплый, менее конфронтационный климат и немного подправит урон, нанесенный решением начать войну в Ираке.

– Я решительно выступал против этой войны, – сказал папа.

– А он будет в Ватикане? – спросил Габриэль.

– Он будет в Риме – это мы знаем. Белый дом пока не сообщил нам, захочет ли президент получить аудиенцию у святого отца. Мы ожидаем, что такая просьба вскоре поступит.

– Он и мысли не допускает, чтобы приехать в Рим и не побывать в Ватикане, – сказал папа. – Консервативные католики составляют важную часть его избирателей. Он захочет иметь фотографию и услышать несколько добрых слов от меня. Фотографию он получит. А вот насчет добрых слов… – Папа умолк. – Боюсь, ему придется ждать их от кого-то другого.

Донати жестом дал понять Габриэлю, чтобы он сел, и сам опустился на стул рядом с ним.

– Президент ценит разговор напрямую, как любят говорить наши американские друзья. Он выслушает то, что вы ему скажете, ваше святейшество.

– Ему следовало послушать меня в первый раз.