– Да дня четыре всего, а что, так заметно?

– Конечно, я тут всех знаю, а вас раньше не видела. Вы странный. Как занесло сюда?

– Водителем был, – я решил отделаться полуправдой. – В столовой злоумышленники напоили отравой, а очнулся уже здесь.

– Понятно, – она не стала вдаваться в подробности. – Садитесь, сейчас гречка с подливой будет. Меня Марина зовут, я из санатория.

– Дмитрий. Я в местных реалиях не разбираюсь, – скромно сказал я, присаживаясь за стол, – не знал, что тут и санаторий есть.

– Есть, только там мы живём, – она поставила передо мной большую миску из нержавейки, где горой была навалена гречка, а сверху налита подливка с кусочками мяса. – Женское общежитие. А мужчины к нам в гости ходят. Чаю сколько?

– Один стакан. А как получилось такое общежитие? – спросил я, – Я думал, женщин первыми эвакуировали.

– Эвакуировали, да не всех. – Она положила рядом два кусочка хлеба, после чего присела рядом. – Нас, например, забыли.

– Вас? – спросил я уже с набитым ртом.

– Нас – это заключённых, – она улыбнулась, но в глазах стояла грусть. – Тут колония была, женская, для малолетних. Вот и мы там были. Хорошо помню те дни, нас, может быть, эвакуировали бы потом, да только поздно стало. Когда совсем припекло, и военные не справлялись, администрация просто отпустить нас хотела, чтобы своим ходом из города выбирались.

– Не отпустили? – я продолжал жевать, каша оказалась неожиданно вкусной.

– Никто не пошёл, там снаружи такое творилось, а в зоне хоть колючка была и забор. Охрана в бой вступила, полегли почти все. Потом тварей накрыли с самолётов чем то, да так, что всё вокруг в огне было, половину зоны снесли. В нашем отряде выжившие собрались, семьдесят девок и одна надзирательница, четыре дня просидели, потом она нас вывела наружу, тут уже мужики местные начали порядки наводить. Хорошо хоть нормальные мужики попались, в других местах не так. Нас они в санаторий сразу поселили, там почти всё цело было, и место такое, что опасности нет. С трёх сторон лагеря поселенцев.

– И как вы там живёте?

– Нормально, надзирательница эта, Любовь Наумовна, она у нас с тех пор старшей. У неё вся семья тогда погибла, теперь мы – её семья. Мы там стараемся помогать, шьём, вяжем, ходим за ранеными, иногда приходим в лагеря работать, как я сейчас. Нас не обижают, иногда кто то с кем то поженятся, уходят из санатория.

– А почему потом не выбрались? Есть ведь возможность.

– Большинству идти некуда, родственники погибли, а если живы, то неизвестно, где их искать после эвакуации. Семеро на Большую землю выбрались, а одна обратно вернулась. Не нашла никого, к тому же документов нет, срок, по идее, кончиться должен, да только нахождение здесь в зачёт не пошло. Короче, месяц её по инстанциям гоняли, потом она плюнула на всё и с караваном обратно добралась.

– А сама чего замуж не вышла?

– Не нравится никто, – она широко улыбнулась, – Да и старые тут мужики почти все.

На меня она при этом смотрела каким то странным взглядом.

– Да я тоже не мальчик.

– А выглядите молодо, чаю ещё подлить?

Чаю она мне подлила, потом снова села и уставилась.

– Как там? На Большой земле?

Вот и что ей отвечать? Про Большую землю я рассказать могу, только не про ту.

– Бардак, теснота в городах, в сёлах тоже, постепенно землю обратно отвоёвывают, глядишь, застанем время, когда город заселится заново.

– Да, а пока можно вокруг сады фруктовые посадить, тварей опасных почти выбили, вот и занялись бы садоводством. Сейчас ведь климат такой, что хоть пальмы выращивай.