Ибо опять-таки горчайший исторический опыт показывает, к каким необратимо трагическим последствиям приводит такой экстремизм народы и государства. В условиях же тоталитаризма катаклические изменения общества могут оказаться еще более кровавыми и даже эсхатологическими.
Поэтому в своей программе мы подчеркиваем прежде всего бескомпромиссное духовное сопротивление воинствующему насилию, в какие бы идеологические одежды оно ни рядилось и откуда, с какой стороны - черной, красной или коричневой - ни исходило. Может быть, в атмосфере скепсиса и прагматизма, разъедающего современный мир, подобная позиция покажется смешным пережитком моральной романтики давно минувших эпох, но другого пути у нас нет. И мы пойдем по этому пути до конца.
Разумеется, мы не строим себе иллюзий. С первых же шагов ощущая буквально тотальное противодействие окружающей нас общественной среды, мы отдаем себе отчет в том, что наша борьба будет проходить в условиях жесточайшей интеллектуальной диктатуры и может закончиться весьма и весьма драматически. Судьбы предшествовавших нашему аналогичных изданий - красноречивое тому свидетельство. Но мы стоим сейчас у стены Тьмы и отступать нам некуда. Отступить - означает для нас предать тех, кто уже погиб, тех, кто погибает сегодня, и еще более тех, кому придется погибнуть завтра. Смею вас заверить, что даже если мы не выстоим, совесть наша будет перед ними чиста.
А это для нас главное!
28 марта 1975 г.
КРУШЕНИЕ ЭПОХИ МИФОВ
Недавно мне пришлось быть участником литературного симпозиума „Биеннале" в Венеции, на котором обсуждалось творчество, так называемых, диссидентских писателей. Симпозиум открыл итальянский новеллист Альберто Моравиа - автор достаточно известный далеко за пределами своей страны и, в частности, в Советском Союзе.
В течение примерно пятнадцати минут выступления маститый мэтр коснулся самого широкого круга тем и вопросов: от советских изданий Кафки и Джойса до особенностей классовых культур. За эти считанные минуты он ухитрился определить свое отношение к революции вообще и к ее благотворному влиянию на историю, в частности, развенчал буржуазию и ее мнимые достижения, поведал слушателям о своей последней поездке в Москву, прошелся по еврокоммунизму и так далее, и тому подобное. В приливе благодарности к знаменитому писателю, который не побоялся появиться на столь одиозном с точки зрения среднего западного интеллектуала собрании, никто не заметил, что гость ни словом не обмолвился по поводу основной темы дня, то есть самой диссидентской литературы.
Я привожу этот частный, но весьма характерный пример в качестве иллюстрации к тому способу терминологических коммуникаций, который с некоторых пор прочно укоренился на Западе в средствах массовой информации, в научных дискуссиях и политической полемике. „Правые", „левые", „империализм", „неоколониализм", „эксплуатация", „демократия", „диктатура", „реакция", „прогресс" - вот, примерно, тот нехитрый набор клишированных отмычек, с помощью которых интеллектуальные бизнесмены взламывают хрупкие тайники современной психологии.
Этот птичий язык тотемных знаков, ритуальных символов, клановых паролей подменяет здесь сегодня всякий сколько-нибудь серьезный человеческий разговор, диалог, дискуссию, обеспечивая душевный комфорт огромному числу обывателей, не желающих самостоятельно мыслить и за что-либо нести ответственность.
Эта языковая тарабарщина освобождает желающих от всех духовных и гражданских обязательств, предлагая взамен этого мир удобных стереотипов, где человек может объяснить себе все, что угодно, не затрудняя свою совесть или мыслительный аппарат жизненными решениями конкретного свойства.
Таким образом, в обществе постепенно возникает система обязательных и грозных табу, нарушение которых влечет за собой различные формы гражданского и политического остракизма. |