В больнице, в тумбочке у ее кровати, Натан нашел две фотографии. Первая сделана в 1967 году: было воскресенье, они сфотографировались в парке аттракционов Кони-Айленда. Натану три года, он зажал в ручонках мороженое и восхищенно уставился на карусель; мама гордо держала его на руках. Одна из редких фотографий, где она улыбалась.

Второй снимок более знакомый — вручение дипломов после окончания Колумбийского университета. В тоге и красивом костюме, Натан смотрел в лицо всему миру: будущее принадлежало ему! Перед тем как мать положили в больницу, она вынула эту фотографию, стоявшую в гостиной, из рамки, чтобы, умирая, унести с собой символ успеха сына.

Хватит, надо прогнать все эти мысли — они только лишают сил. Было чуть больше шести утра. Натан направился в подземный гараж, где арендовал два места. На одном стоял «ягуар», спортивное купе, на другом — «Рейндж Ровер», роскошный полноприводный автомобиль темно-синего цвета. Натан купил его, когда они с Мэллори решили родить второго ребенка; она сама выбрала: ей нравилось ощущение безопасности и высоты, которое давали автомобили этого класса. Жена всегда заботилась о том, чтобы семья была в безопасности, — главный мотив всех ее решений.

«Зачем мне теперь две машины?»  — спросил себя Натан, открывая дверцу «ягуара». Все хотел продать джип, но никак руки не доходили. Уже трогаясь, подумал: на дорогах скользко, лучше ехать на внедорожнике.

Запах Мэллори все еще витал в салоне джипа. Включая двигатель, Натан решил, что продаст спортивную машину и оставит джип. Поднялся на два этажа стоянки, вставил магнитную карту, чтобы открыть шлагбаум, и выехал в еще спящий город. Снег прекратился; какая странная погода — все время то заморозки, то потепление. Адвокат порылся в бардачке, поставил старый диск с записями Леонарда Коэна, любимого исполнителя Мэллори.

Несколько лет назад Мэллори отправилась в Женеву на демонстрацию глобалистов против засилья многонациональных корпораций. Со времени последних президентских выборов Мэллори активно участвовала в кампании Ральфа Надера. Когда жила на Восточном побережье, не пропускала ни одной демонстрации в Вашингтоне против Международного валютного фонда и Всемирного банка. Выступала в поддержку бедных стран и осуждала детский труд. Последние годы активно высказывалась против генетически модифицированных продуктов и много времени посвящала обществу, которое боролось за сельское хозяйство без удобрений и пестицидов. За два года до расставания супруги вместе ездили в Индию, где члены общества раздавали крестьянам здоровые семена, убеждая их поддерживать традиционное сельское хозяйство.

Натан скептически относился к щедрости богачей, но постепенно признал, что его позиция — точка зрения человека бездействующего. Иногда он подшучивал над активностью жены, но в глубине души восхищался ею. Понимал: если мир будет рассчитывать на помощь таких, как он, — никогда ее не дождется.

В это время дороги были еще свободны. Натан поехал в сторону Нижнего Манхэттена, больше не думая ни о чем, растворившись в мелодии и хриплом голосе Коэна.

Немного не доезжая до Фоли-сквер, Натан посмотрел в зеркало заднего вида: одно из сидений покрыто пледом с рисунком известного американского художника и иллюстратора Нормана Роквелла. Они купили этот плед в Блумингдейле, в самом начале семейной жизни. В него так любила кутаться Бонни. Нет, это не сон: машина пропитана ароматом духов Мэллори — запахом ванили и цветов. В такие минуты Натану ужасно ее не хватало; образ жены настолько прочно поселился в сознании, что мужчина часто ловил себя на почти физическом ощущении ее присутствия.

Все могло бы сложиться иначе, если бы не деньги, разное социальное происхождение, стремление Натана превзойти самого себя, показать, что он ее достоин. Ему пришлось превратиться в эгоиста и циника, пришлось стать одним из лучших — чтобы быть равным ей.