— Морган замолчал, задумавшись. — Тогда было сделано много неоднозначных открытий. Учение до сих пор не могут прийти к единому мнению по поводу их толкования. Вполне возможно, что Геркуланум скрывает первые археологические свидетельства христианства.
— Дом двухсотлетия — всего в нескольких ярдах от Виллы папирусов, — еле слышно сказал Джек. — Интересно, знал ли Эверет, что побывал буквально в двух шагах от того места, где изначально хранилось его сокровище?
— Сокровище? — переспросил Морган. — Ничего не понимаю…
— Давайте вначале дослушаем ваш рассказ, — предложил Джек. — Вы можете еще что-нибудь добавить?
Морган достал из папки очередной документ.
— Неизвестно, ответил ли Гетти Эверету лично или знал ли вообще о его существовании. На именном почтовом бланке секретарь Гетти изложил уведомление о получении письма. Но я склонен считать, что именно Эверет еще больше распалил интерес Гетти к Геркулануму, который позже реализовался в строительстве калифорнийской виллы. После нескольких писем Эверет вновь канул в небытие. Сохранилась только одна его фотография. Вот копия, сделанная дочерью Эверета. Девушке удалось узнать, где отец жил в Америке, и даже встретиться с ним в 1955-м, за год до его смерти. Я нашел дочь Эверета в доме престарелых в Канаде, куда она эмигрировала из Англии.
Джек внимательно посмотрел на черно-белое крупнозернистое изображение, детали которого размылись. С копии фотографии на него смотрел пожилой хорошо одетый мужчина, опирающийся на костыли, но державшийся с достоинством. Лицо почти неразличимо. Старик стоял на фоне одноэтажного здания, обвитого плющом, в окружении буйной растительности.
— Фотография сделана у монастыря, прямо перед лачугой, в которой он прожил больше тридцати лет, — пояснил Морган. — Монахини заботились о нем, особенно когда болезнь подкосила Эверета. А Эверет занимался садом при монастыре, выполнял разные мелкие работы и исполнял григорианские гимны — в молодости пел в церковном хоре. В лачуге Эверет принимал бродяг, кормил, одевал их, занимался христианской благотворительностью.
— Как Мессия, — прошептал Костас.
— Не думаю, что он питал иллюзии на этот счет. Мессия, не Мессия, — сказал Морган. — Калифорнию тех лет лихорадило «Консервным рядом» и «Кварталом „Тортилья-Флэт“» Стейнбека, субкультурой маргиналов, с которыми любил общаться Эверет. Изгои, бомжи, люди, отказавшиеся от прежней жизни, от образования и воспитания, женщины и мужчины, похожие на него самого. — Морган замолчал. — Что вам известно о пелагианстве?
— Семья Эверета имела к этому течению непосредственное отношение. Его отец был одним из новых пелагиантов — викторианской тайной организации.
— Тогда многое становится понятно, — ответил Морган, напряжение как рукой сняло. — В одном из писем он раскрывает свои пелагианские убеждения, то о чем мечтал говорить открыто. Теперь мне ясно, куда сводить вас днем. Похоже, Эверет вел двойную жизнь. С одной стороны — глубоко религиозный католик-аскет, а с другой — радикально настроенный еретик, каких еще поискать нужно!
— Когда было написано это письмо? — спросил Джек.
— В конце Второй мировой войны. Эверет к тому времени серьезно болел, мысли его путались. По-видимому, это письмо стало последним.
— Теперь все ясно… По-моему, он никогда не снял бы маску при жизни. — Джек тяжело вздохнул. — Ну ладно. А что вы знаете о его предках?
— О, это поразительная история! Эверет родился в центре Лондона на Лоренс-лейн, где его предки-гугеноты жили веками. |