Михаил нахмурился и сурово посмотрел на сына.

— Но все это было до рождения внука. Теперь, когда он появился — наследник нашего рода, ты должен сделать все, чтобы сохранить семью!

Петр слушал отца с нарастающим раздражением. Его нравоучительный тон вызывал протест. «Все читают мне нотации. Что я им — маленький мальчик? — мысленно возмущался он. — До каких пор будут указывать, что и как делать?» И с трудом сдерживая гнев, ответил:

— Знаешь, папа, я ведь уже вполне взрослый и сам знаю как надо себя вести. Между прочим, руковожу огромным коллективом и, как все говорят, довольно успешно!

— Давай не будем об этом! Твои деловые успехи тут ни при чем, — перебил его Михаил. — Думаешь, не вижу, что между тобой и Дашей назревает разлад?

— Напрасно беспокоишься! Никакого разлада нет, — хмуро возразил ему Петр. — Имеет место лишь непонимание ею моей огромной загрузки делом, которое кормит многотысячный коллектив и, между прочим, всю нашу семью.

В его тоне прозвучали покровительственные нотки, и Михаил взорвался:

— Ты говори, да не заговаривайся! Уж не нас ли ты имеешь в виду? Или деда с бабушкой? Слава Богу, мы еще сами способны себя прокормить и ни от кого не зависим!

Но Петр на это лишь скептически усмехнулся:

— Давай посмотрим правде в глаза, папа! Да, все вы работаете, вроде бы, успешно делаете свое дело. Даже дед у себя на кафедре.

Он снова усмехнулся и, не без гордости, добавил:

— Но что было бы с театром мамы и его кафедрой, если б не моя спонсорская помощь? Твое агентство тоже процветает благодаря моим заказам!

В его словах было много правды, и все же они задели отца за живое. Михаил даже вскочил на ноги.

— Не преувеличивай своих благодеяний! Это хорошо, что помогаешь и нам, и многим выстоять в эти трудные времена. Но мы и без тебя справимся! И я, и мама, и твой ученый дедушка. Ты это отлично знаешь — как и то, что с нашей помощью не раз выходил из критических ситуаций.

Он шумно перевел дыхание и, взяв себя в руки, сухо бросил:

— Все, кончаем разговор! Ты зазнался, сын, и никуда не годится!

Круто повернувшись, Михаил вышел, а Петр остался сидеть, сожалея о том, что глупо оскорбил отца. «Да уж, — удрученно подумал он, — верна пословица: несказанное слово — золото!»

* * *

Домой, в прекрасную квартиру вблизи Зубовской площади, подаренную им внуком после трагической гибели его невесты Юли, Вера Петровна с мужем добрались на такси лишь в первом часу ночи. Оба устали, особенно профессор, и сразу отравились спать. Когда легли, Степан Алексеевич, и в прежнее время благоволивший к Даше, сочувственно произнес:

— Не понимаю Петю! Дашенька — такая прелесть, подарила ему сынишку, о котором любой мужик лишь мечтать может, и хозяйка отличная. Ее на руках надо носить, лелеять, а наш внук постоянно заставляет плакать!

Жена промолчала, и он осуждающе добавил:

— Напрасно ты ему во всем потакаешь. Если Петю сейчас не поправить, это может плохо кончиться. Дашенька его любит, но у нее есть характер.

Вера Петровна своим чутким сердцем и сама все отлично понимала; тяжело вздохнув, посетовала:

— Видно, всех портит власть и богатство, Степочка! Вот и Петруша — как стал ворочать большими делами — заметно изменился. Возгордился, что ли? Возомнил себя выше других?

Она снова удрученно вздохнула и, помолчав, вопросительно посмотрела на мужа.

— Вот ты, Степочка, ученый-педагог. Подскажи мне — как лучше на него воздействовать, чтобы не обиделся? Сам знаешь: Петя гордый, и тогда даже меня слушать не будет.