– Представляешь, Антон Павлович, – рассмеялся он, завидев Струге, – ночью приезжаю, подхожу к лифту, и… Чуть не обалдел. Из кабины выходит генерал МВД, а за ним корячится капитан из того же ведомства. Корячится, потому что прогибается под непосильной ношей. Вцепился в два ящика пива. Не знаешь, куда мог убыть из гостиницы в два часа ночи генерал, прихватив с собой капитана и сорок бутылок «Жигулевского»?

– Так уж и капитана? – усомнился для порядка Струге, прихватывая со стола пластик сыра. – Не сержанта? И не прапорщика?

– Мамой клянусь, – совсем не по-судейски заявил Меньшиков. – Впрочем, мы здесь гости, а потому – судить не наш удел. Кстати, насчет судейства… Тебе не кажется, что мы в этой «школе» будем выглядеть, как два Ломоносовых среди малолетних чад? У меня уже десять лет судейского стажа за плечами…

– Ты посмотри, Максим Андреевич… – указывал Струге на уличный портрет скромного мастера карандаша и гуаши. – Картина кисти неизвестного художника, а запрашиваемая за картину цена превышает все лоты Сотби. Как думаешь – у мастера самомнение высокое или я в живописи ничего не понимаю?

– Вы оба в ней ничего не понимаете, – констатировал Меньшиков. – В картине зеленого мало… Слушай, мы уже восемь часов в столице. В Третьяковке были? Были. Мимо Мавзолея проходили? Проходили. Путина не видели? Не видели. Практически все, что должны были исполнить провинциалы, мы уже исполнили. Впереди целый месяц, так что есть предложение вернуться. Знаешь, я тут генерала вспомнил…

– Ты его и не забывал! – перебил Антон. – А я думаю, зачем он с собой пустую спортивную сумку взял?!

– Правильно, – невозмутимо согласился Меньшиков. – Капитанов у нас нет. Да и мы не генералы. Два ящика, конечно, нам не по здоровью, но от пары «Гессера» я бы не отказался. У гостиницы я заметил чудное кафе. Люди в него заходят и тут же выходят, вынося в пакетах «Гессер». Захватим по паре и пойдем «ящик» смотреть. Кстати, сегодня, кажется, ЦСКА играет.

Беспечному убийству времени, которым они занимались с самого утра, рано или поздно должен был наступить конец. Заполняя паузы, Антон несколько раз пытался уточнить, в каком суде и какого города работает Меньшиков, однако тот лишь отмахивался и, смеясь, повторял:

– Слушай, давай хоть сегодня об этом не будем! Из Воронежа я. Из районного суда. Вечером и побеседуем на ненавистные темы – о повышении зарплаты, о новых законах, о проблемах Терновского и Воронежских судов. Устал я, как собака, Антон Павлович. Десять месяцев без перекура…

Струге согласился. Он сам-то из отпуска вышел лишь два месяца назад, а что такое работать в процессах год без перерыва, знал не понаслышке. Разговор ушел в сторону, благо тем хватало внеправового поля. И продолжался до выхода из станции метро на проспекте Вернадского. Теперь, когда Струге убедился в том, что, познакомив с Меньшиковым, судьба скрасила его одинокое существование в самом большом городе страны, он был спокоен. Однако это спокойствие длилось лишь до того момента, когда новые хорошие знакомые появились перед входом в гостиницу. И тогда Антон вспомнил слова друга детства, прокурора транспортной прокуратуры Тернова Пащенко. Тот произнес их в трубку, предварительно извинившись, что не сможет проводить судью на вокзале:

– Струге, вы – носитель штаммов неприятностей.