Карьера Кристофера сложилась удачно — она началась острыми публикациями в британском журнале New Statesman  и продолжилась в Америке, где он где только ни писал — от Atlantic  и Harper ’ s  до Slate  и New York Times Book Review . И везде его считали собственным корреспондентом. Он стал легендой среди ораторов и мог обсуждать что угодно с кем угодно. Он был удостоен множества премий (хотя не они питали его творчество), а в последнее десятилетие своей жизни написал несколько бестселлеров, в том числе прекрасно принятые публикой воспоминания Hitch-22, публикация которых наконец-то принесла достаток в семью. В последние недели жизни он узнал, что в его честь назван астероид. Он был благодарен за оказанную честь, особенно потому, что это слово по-гречески означает «подобный звезде», а еще потому, что астероиды могут летать свободно.

В памяти друзей навсегда останется легкое и тонкое чувство юмора Кристофера, его потрясающая и порой беспощадная память, не отказывавшая ему даже в сложнейших условиях ночной работы. И всем нам, читателям, Кристофер Хитченс всегда будет памятен благодаря словам, которые оставил после себя. Последние из написанных им, лишенные каких-либо сантиментов или жалости к себе, стали завершающими в его жизни. И при этом — лучшими.

Июнь 2012

Нью-Йорк

I

Я не раз просыпался с чувством, будто уже умер. Но мои ощущения в то июньское утро, когда я почувствовал себя запертым в собственном трупе, все же стали полной неожиданностью. Мне показалось, что меня выпотрошили, а потом грудь набили медленно застывающим цементом. Я слышал собственное дыхание, но не мог набрать воздух в легкие. Сердце билось то ли слишком сильно, то ли слишком слабо. Любое движение, даже микроскопическое, требовало тщательного обдумывания и планирования. Мне потребовались нечеловеческие усилия, чтобы пересечь номер нью-йоркского отеля и вызвать скорую помощь. Медики прибыли очень быстро, вели себя вежливо и профессионально. У меня было время удивиться, зачем им нужны такие экзотические ботинки и шлемы и столько оборудования, но теперь, вспоминая всю сцену целиком, я вижу: это был момент элегантного и необратимого перехода из мира здоровых за резкую границу страны недугов. Несколько часов потребовалось, чтобы привести мое сердце и легкие в рабочее состояние, а затем сотрудники печального пограничного поста передали мне приветы из прошлого и сообщили, что моя следующая остановка должна быть у онколога. Будущее мое окутала мрачная тень.

Накануне вечером я отмечал с друзьями в Нью-Хейвене успешный выход своей последней книги. А в конце того дня, ставшего столь отвратительным, мне, как предполагалось ранее, предстояло выступать в телепрограмме The Daily Showy Джона Стюарта, а затем в книжном магазине на 92-й улице, в Верхнем Ист-Сайде, вместе с Салманом Рушди. Колебания длились недолго, и вот мои конечные выводы: я не могу отменить эти встречи, подвести друзей и упустить возможность продать кучу собственных книжек. Я справился со всем этим так, что никто ничего не заметил, хотя меня дважды страшно вырвало прямо перед выступлением. Именно так ведут себя жители края недугов в безнадежных попытках хоть как-то уцепиться за прежнее место обитания.

Новая страна оказалась на удивление гостеприимной. Все ободрительно улыбаются, расизмом и не пахнет. В воздухе витает дух абсолютного равенства, а те, кто занимает высокое положение, явно добились этого своими заслугами и напряженным трудом. Шутки здесь так себе, о сексе никто не говорит, а кухня хуже любой, с какой мне только доводилось сталкиваться. В этой стране есть собственный язык — lingua franca , скучный и сложный, со множеством труднопроизносимых названий, таких как «ондансетрон» (лекарство от тошноты).