Шея – вся в морщинах, словно опутана тонкими нитями. Этот процесс приостановить не удалось, кремы и массажи оказались бессильны. Руки стали меньше, слабее, укрывавшая их ткань одрябла и теперь, под собственным весом, начала опускаться к более укромным местам. Груди – Ида уже редко обращает на них внимание – приняли форму слезинок, капель из мягкой нежной замши. Да, сейчас она замечает: тело устремлено к земле, словно все его части, утомившись, спокойно отказались от повседневных схваток с земным притяжением. Да, говорит тело, я сдаюсь, иду тебе навстречу, больше не сопротивляюсь, ветшаю, клонюсь, горблюсь, падаю на колени и в конце концов приникаю животом, лицом и бедрами к земле, простираю руки: всоси меня, позволь впитаться, раствориться, дай обратиться в частички влаги, просочиться внутрь и там остаться.
Ида касается груди, в том месте, где под ребрами – сердце. Больное сердце, как она полагает, сердце, готовящееся ее убить. Хорошо всю жизнь знать причину будущей смерти. Время от времени, по каким-то загадочным причинам, происходит репетиция.
Начинается с дрожи в грудной клетке. Сердце бьется там, словно запертая в коробочке пчела, что вслепую колотится о стенки, жужжит и гудит, пока не свалится в изнеможении. Это продолжается секунд десять, иногда дольше, потом сердце надолго замирает. Ида лежит в темноте, потому что обычно все случается ночью. Пробная смерть – внезапная белая тишина. Страшно, только пока сердце трепещет, это результат движения, дрожи, нарушения ритма. Эмоция – всегда производная определенного состояния тела, никогда наоборот, – обнаруживает Ида. Сердце останавливается – и страх исчезает. Тогда приходится зажигать свет – ей интересно, неужели сердце на сей раз действительно встало, не галлюцинация ли это, истерия или ипохондрия. И означает ли это, что она умерла. Подушечка пальца находит в небольшом желобке между венами знакомую точку. Пульс отсутствует, ничто не колеблет гладкую теплую кожу. Сердце и правда не бьется.
– Знаете, не может сердце остановиться. Вам, должно быть, показалось, – говорит молоденькая медсестра, заполняя карту. Однако во взгляде ее читается невольное уважение, каким мы дарим не вполне внятные нам явления.
Теперь она сидит в приемной, обхватив левой рукой запястье правой. Соответствие идеальное: запястье как раз умещается в кольцо, образуемое большим и указательным пальцами. Ида касается округлой выступающей кости, даже, пожалуй, косточки, шариком выпирающей из-под кожи. «Как она называется и что у меня с ней общего?» – задумывается она. Сердится, потому что врач опаздывает. В какой степени эта кость с неведомым именем и неясной сутью является Идой? Останется ли она собой и без этой косточки? А без какого органа – нет? Без сердца? Без мозга? Надо спросить доктора.
Она представляет свое тело изнутри, словно в научно-популярном фильме, какие показывают детям на уроках биологии. «Твоя кожа» или «Как функционирует человеческий мозг»… Ида всегда видит его сильно увеличенным, состоящим из гигантских клеток, пульсирующих частиц чего-то большего, недоступного воображению. Тело складывается из таинственных углублений и выпуклостей, наложенных друг на друга слоев, мясистых трубочек, поблескивающих поверхностей, существ, напоминающих актинии. Оно не менее чужое, чем морское дно, коралловый риф, населенный тварями безобразными и пугающими.
Вот матка – темный коридор; в конце его, в кровавых складках плоти видна маленькая желтоватая капля, которая – наподобие жемчужины – выскальзывает наружу и летит по этому тоннелю, а его плотные стенки, оскорбившись, моментально начинают облупливаться, с них осыпаются кровавые чешуйки, обращаясь в тысячи капель липкой крови. А вот сердце – чудовищный конгломерат толстых тесемок, резиновых и упругих. Ритм их движения – ритм копуляции. |