Завела особый котелок, готовила графу отдельно. Стирала ему и штопала, уже не заботясь о том, примут ли ее за женщину. И все это доставляло ей никогда не испытанную радость.
После доброй недели пути Эд взял за повод Байона и указал что-то за сизым от мороза лесом:
— Веррин! Верринский замок! Помнишь, кто такой сеньор Верринский? Это же тутор, ваш бывший староста в школе!
На плоском холме, окруженная пнями свежей вырубки, высилась грузная башня из еле обтесанных валунов. Вокруг виднелись разные дощатые пристройки и службы.
Эд поднял свою Датчанку и затрубил, учиняя вороний переполох. Меж зубцами башни показалось множество женских лиц в белых чепцах. Под навесом прекратился звон наковальни, и, озаряемый сполохами горна, оттуда вышел молодой мужчина. Снимал кожаный фартук, тревожно вглядываясь в подъехавших всадников.
— Не норманны, не бретонцы! — смеясь, крикнул ему Эд. — Твой собственный сюзерен жалует, прикажи ставить пирог.
Гиела кланялась, приглашая в замок. Она уже успела ради гостей надеть накрахмаленный фартук. За нею кормилица держала спеленатую двойню, а еще один годовалый сеньор Верринский в вязаных башмачках выглядывал из-за ее широченной юбки.
Невзрачная снаружи башня оказалась, однако, четырехэтажной. Самый верхний служил боевой площадкой, а в мирное время сукновальней. В момент приезда гостей Гиела там как раз работала с крестьянками. Самый же нижний занимали подвалы для припасов, был там родник на случай осады и прочее. Что касается двух средних, то повыше располагались комнаты господ, а пониже — общая, во всю окружность, низкая палата, где над неугасающим очагом висела медная посуда.
— Тесновато… — смущался сеньор Верринский.
— Слушай, — сказал Эд, когда Азарика сняла с него оружие и он расположился напротив огня, где уже шипел, поворачиваясь, баран, — ведь, помнится, покойный сеньор Верринский был богатый человек?
— Был! — вздохнул тутор, вычищая острием кинжала кузнечную гарь из-под ногтей. — Да что не разорили норманны, то у него выманили попы или оттягали соседи. Мне пришлось все заново строить.
Гиела поднесла Эду рог с сидром, поклонилась. Эд встал, осушил рог и на правах сюзерена поцеловал хозяйку в губы так, что у ней дух перехватило, а Азарика опечалилась — нельзя ли было обойтись без этого?
— А все-таки, брат, — сказал Эд, отпуская Гислу, — лучше бы ты женился на знатной, а не на монастырской сироте. Да не из-за приданого, нет! Знатная была бы белоручкой, лежебокой. Сама не стала бы с мужичками сукно валять, да и тебя бы в кузню не пустила. Ты сеньор! Твое дело рыскать по лесам, искать супостата, а случится набег — мужика защищать. А уж он, тот мужик, пусть на тебя и кует, и пашет, и сукно валяет, и еще деньги тебе платит.
— Они у меня совсем нищие.. — смущенно возразил тутор.
Гиела, вся пунцовая, наклонилась над столом, расставляя плошки.
— Как это — нищие? — воскликнул Эд. — Собери-ка с каждого мужика по ребенку да и запри в подвал без хлеба, без воды. Назначь с родителей за них дань, да побольше. Увидишь, какие они нищие!
— Граф! — с упреком воскликнула Азарика.
А тот раскатился смехом, совсем, однако, не весело на всех поглядывая.
— Мужик таков, — добавил он. — Уж как-нибудь да исхитрится, уж что-нибудь придумает, а не даст своему детищу в подвале околеть.
— Что ты говоришь! — махнула в ужасе Азарика и спустилась вниз. Стояла у притолоки, печалясь.
Там и нашел ее Эд, навалился грузом своего тела, отыскал в темноте ее нос и пребольно ухватил в два пальца.
— Ты, сопляк! За все, что ты мне сделал, я твой должник. |