Тишина, более страшная, чем рев разгневанного Мед ведя, более опасная, чем ураганный ветер, повисла над языческим поселением, затерянном в сердце владимирских лесов. Бер растерянно обернулся к Велемиру:

– Что теперь делать, а? Жрец! Скажи! Велес не простит поругания…

– Не простит, – глухо ответил шаман. – Уходить нужно, Бер. Уходить, и быстро.

– Я не уйду! Уходите все, убегайте, как крысы с корабля, а я останусь! Велес простит меня за преданность…

– Велес, может быть. А вот…

– Что еще? – спросил зверь, впервые готовый заплакать, как маленький ребенок.

– Посмотри вокруг, – сказал Велемир.

Ночь, опустившаяся на лес, не была черной. Она была красной от зарева пожаров, окруживших крохотный поселок огненным кольцом.

– Видел, какой был ветер?

Медведь кивнул, уже понимая, куда клонит его друг и соратник, великий навий жрец Велемир.

– А дождь-то так и не пролился. Ни капли. Еще немного – и здесь не будет ничего, кроме огня.

Бер взглянул на шамана спокойно и трезво. И без всякого рыка и потрясания кулаков над головой сказал:

– Я уйду отсюда, друг. И уведу своих людей. Но только после того, как ты исполнишь обещанное мне. Только после того, как совершишь пророчество. Так что поторопись. Времени у тебя – до завтрашнего утра.

Все разошлись, каждый по своим местам. Девушки стайкой вспуганных птичек забились в «женский дом». Ставр с Громом, непривычно тихие, ушли к себе. Велемир, не став спорить с Медведем, быстро удалился, готовить все для совершения пророчества. А Бер, войдя в свои покои, задумчиво взял в руки старую потрепанную книгу, оставленную Велемиром на лавке у окна.

«А потом Русь вновь была повержена. И бога Буса и семьдесят иных князей распяли на крестах. И смута великая была на Руси от Амала Венда. И тогда Словен собрал Русь и повел ее. И в тот раз готы были разбиты. И мы не позволили Жале никуда течь. И все наладилось. И радовался дед наш Дажьбог, и привечал воинов – многих наших отцов, которые одерживали победы. И не было бед и забот многих, и так земля готская стала нашей. И так до конца пребудет…»

Глава 3. Гнев Велеса

«…Мы молим Велеса, Отца нашего, чтобы Он пустил в небо коней Сурьи, чтоб Сурья взошла над нами вращать вечные золотые колеса. Ибо Она и есть наше Солнце, освещающее наши дома, и пред Ней бледен лик очагов в наших домах…»…

Рьян мчался, не видя дороги.

Так ослепшая муха летит в стекло со всей скоростью, на какую способна, чтобы через минуту разбиться о него. Он просто не мог иначе. Не мог Рьян, самый гордый, самый задиристый, самый отважный и самый амбициозный из «сынов» Бера, допустить, чтобы кто-нибудь на свете видел его слезы. А Рьян, наверное, впервые в жизни, плакал.

Сквозь слезы, горькие и едкие, как чад, черными змеями расползающийся по лесу, он видел прошлое – недавнее, всего-то полгода назад это случилось. А будто – в прошлой жизни. Или скорее – в нави. Там, где сейчас Бояна. Тогда, в лютый январский мороз, он впервые увидел статную девушку с русой косой до талии и глазами цвета светлого дыма. Картинки мелькали перед мысленным взором Рьяна, меняя друг друга и снова возвращаясь к той, первой…

…Вот он сидит на промерзшем бревне у дома Бера, рядом с Громом и Ставром, и искры костра брызжут в зимнее ночное небо горячим салютом. Он поворачивает голову и видит на темном крыльце Бера красавицу, о которой всегда грезил и никогда не встречал. Взгляд его цыганских глаз встречается с другим, дымчато-серым и глубоким, как омут. Смоляная тонкая бровь насмешливо приподнимается, румяные губы кривит презрительная усмешка.