Изменить размер шрифта - +

— Откройте! — крикнула она, пересиливая ветер.

За дверью стало тихо, свет погас, и к окну приблизилась фигура человека.

— Что вам надо?

— Мне нужна помощь.

— Приходите завтра.

— Но мне нужно срочно.

— Ничего не знаю.

Козетта в отчаянии поглядела на темный дом, понимая, что за ночь она сойдет от беспокойства с ума, но тут дверь приотворилась, и тот же голос спросил:

— Ты одна? Заходи быстрее.

Он посторонился, пропуская ее в тесное помещение, заставленное ящиками, и, не поворачиваясь спиной, провел по коридору, с недоумением разглядывая возникшую, как привидение, запорошенную и закутанную в платок гостью.

Она не чувствовала страха — все казалось ей сном, начиная с того момента, как она села в Москве в самолет, и, как во сне, с ней происходило множество беспорядочных и неловких действий.

Сорокалетний, лысоватый, с опухшим от водки лицом начальник молча выслушал ее сбивчивый монолог, интерес в его глазах сразу угас, он зевнул и скучающе произнес:

— А, москвич, знаю. Ничего, оклемается. Это тут у многих бывает.

— Да как вы так можете? Вы же врач.

— Выпить хочешь? — перебил он ее.

— Нет.

Он пожал плечами, вышел в соседнюю комнату и, вернувшись с бутылкой водки, спросил:

— А ты кто ему? Невеста? И из самой Москвы приехала?

Козетта кивнула, странным образом понимая, что сон ее становится все затяжнее и глубже.

— А моя стерва меня бросила, — сказал он и снова выпил. — На черта ей, говорит, такая жизнь сдалась. Этим-то хорошо, два года отбарабанили — и домой. А я тут шестой год. В Афган просился — не взяли. Как думаешь, там много платят?

— Наверное.

— Да уж побольше, чем здесь. А места хуже нет — даже буряты скот сюда не гоняют.

Он принялся что-то рассказывать, она не понимала и половины, но делала вид, что слушает.

— Сволочи, сами там сидят, сытые, с бабами… Лекарств никаких, смертность жуткая, а кому есть дело?

Козетта чувствовала, что ему надо выговориться, и не перебивала его, но, как только он умолк, вставила свое:

— Слушайте, вы же знаете, что он болен. Отправьте его в госпиталь.

— Кого? — спросил он осоловело. — А, е…ря твоего? Ты думаешь, он один такой?

— Меня интересует только он.

Начальник усмехнулся:

— Ну хорошо, положу я его в госпиталь. Сколько это? Две недели? Месяц? Больше его там держать никто не станет. И что потом? Все равно у него начнется черт знает что — бронхит, плеврит, чахотка, я не знаю. Его надо переводить отсюда, пока не поздно.

— А вы можете это сделать? — спросила она.

Он ничего не ответил, снова выпил, и лицо у него стало мерзким, как у московского таксиста.

— Это трудно.

А затем оглядел захмелевшими глазами ее ладную фигуру.

— Впрочем, если ты хорошо попросишь…

У Козетты все оборвалось внутри, хотя с самого начала она знала, что именно так все и кончится и за этим она сюда шла. Она вдруг отчетливо представила, как двинет по опухшей роже и выйдет на свежий воздух, но понурая тезкинская фигура, удалявшаяся по бесконечному коридору в небытие, встала у нее перед глазами, и, сама себя не узнавая, спокойным голосом, точно речь шла о чем-то будничном, она произнесла:

— Хорошо. Только вы сделаете все, что обещали.

Он ничего не ответил, подсел к ней поближе, положил руку на колено и вдруг быстро зашептал, наклонившись к самому уху:

— Слушай, на черта он тебе сдался, этот доходяга? Ты молодая, красивая баба, что ты, себе цены, что ли, не знаешь?

Он все больше распалялся, и она чувствовала, что только для того, чтобы распалиться, он все это и говорит.

Быстрый переход