— Что пишет прекрасная Луиза? — спросила Машка, поглядывая на меня с явным неудовольствием.

— В данный момент она находится совершенно обнаженная на шелковых простынях и ласкает себя, думая при этом обо мне, — я отложил листок в сторону и посмотрел на вспыхнувшую Машку. — Не ревнуй, тебе не идет. У нас с Луизой чисто деловые отношения, и к малым шалостям, о которых я только что поведал эта переписка не имеет никакого отношения. И, нет, Маша, я не скажу тебе, о чем она пишет. Сведения, которые знают двое уже не слишком надежны, а учитывая, что содержимое этих писем известно Ушакову и ее величеству, итак собирается толпа, а вокруг тебя и Пашки сейчас слишком много разного сброда крутится. Ну, не обижайся, — я встал из-за стола и присел перед ней на корточки. — Вы для меня самое дорогое, что у меня есть. И я знаю, что ты хочешь помочь, но, Маш, есть вещи, в которых ты помочь мне ничем не сможешь. Это не упрек, просто так оно и есть на самом деле.

— Могу я хотя бы узнать, куда ты отослал Петра Румянцева? — я протянул руки и она передала мне сына. Поднявшись, с ворохом одел в руках, в которых ворочался и пытался размахивать руками.

— Путешествовать, а то он совсем от рук отбился, пускай европейских барышень соблазняет, а нашим мужчинам нечего развесистые рога наставлять, — я подошел к окну. — Тебе не кажется, что Павел слишком укутан? Сейчас лето, и я настаиваю на том, чтобы ребенок больше времени проводил на воздухе. Или с этим какие-то проблемы?

— Нет, но... — Мария встала и подошла к нам. — Так не принято.

— Ты же знаешь, что, если кто-то хочет меня разозлить, то ему только стоит упомянуть про то, что «так не принято», «и все время делали вот так и ничего», — я говорил мягко, но Машка вздрогнула и даже слегка отпрянула от меня. — Поэтому, если еще раз эти непонятные эти что-то подобное начнут говорить, пускай лучше потом не обижаются. Идемте в сад, день чудесный, а Павлу нужен воздух и солнце, работать же я смогу и на улице. — Забрав со стола письмо, я сунул его в карман, и пошел к двери, открывая ее ногой. — Эй, там, соберите князю пеленки, и что там еще нужно, и за нами в сад.

Я стремительно вышел на улицу, все еще неся в руках сына. Им дай волю, они ребенка угробят. Всех мамок-нянек, которых мне пыталась навязать Елизавета, я послал лесом. Голландские девицы, которые чем-то Машке приглянулись, пошли за ними следом. Кормилицу я выбрал сам, и в этом качестве мне приглянулась внучка нашего смотрителя картинной галереи. Анюта недавно родила здоровенькую девочку, отличалась отменной чистоплотностью, матом не разговаривала, и молока у нее вполне хватало для двоих. Знатные дамы детей сами не вскармливали, но, если учитывать то, что они ели, так, наверное, даже лучше. Я же оговорил с Анютой условия при которых она будет сохранять эту почетную должность, а кормилица будущего наследника престола — это очень почетная должность, среди этих условий была специальная диета, включающая фрукты и овощи, и всего остального в меру. И да, Пост был для нее теперь под запретом, а на робкое возражение я ответил, что Господь простит, ведь она не ради себя так грешила, а ради двух ангелочков, детей то бишь.

Также Флемм прислал мне одного из своих учеников, а он взял учеников, просто потому что захотелось. Это был весьма умелый молодой человек. Звезд с неба не хватал, но за ребенком ухаживал вполне успешно. Ну и пару нянек все же пришлось взять, но они прошли серьезный прессинг у меня, прежде, чем я допустил их к ребенку.

У всего этого было два отрицательных момента: мы начали часто ссориться как с Елизаветой, так и с Машкой. И, если честно, я уже сам ждал, когда же уеду, потому что жене точно надо немного от меня отдохнуть. Но уезжать я просто так не собирался, а поручил наблюдать за соблюдением моих нехитрых и несложных правил Ушакова, который одним своим появлением мог направить мозги в нужную сторону.