Она улыбнулась.

— На память, — пояснила она. — Вы не такой, как все.

Я не удержался, поднёс платок к лицу. Доминик улыбалась, улыбка из просто дружеской стала очень тёплой, очень… что происходит со мной?

Я помотал головой. Присмотрелся к инициалам: «И. Д. С. А.»

— «С. А.» — произнёс я прежде, чем осмыслил увиденное. — Сант-Альбан?

Она кивнула.

— Иреанн Доминик де Сант-Альбан, — пояснила она. — Папа хотел Ирэн, мама — Анну, бабушка настаивала на Доминик. Получилась я.

Ничего себе! Вся моя предыдущая беседа тут же всплыла в памяти. Мой бог, сколько всего неприятного я успел сказать о Сант-Альбан?

— Я знаю, — кивнула она. — Знаете, лучше говорить правду. Да, мои предки плохо управляли своей землёй. А о том, что они и приказали сжечь монастырь, я даже не знала. Правда-правда. Спасибо, что рассказали.

Я молчал и выражение лица у меня, наверное, было не очень приятным.

— Не обижайтесь, Брюс, — она снова взяла меня за руку. — Терпеть не могу представляться, все тут же начинают приседать и любезничать. А вы не такой, я вижу. До завтра!

Она помахала рукой и, отвернувшись, побежала в сторону главного здания.

Ну и денёк! «Мадам Цербер», неизменно сидевшая на вахте у входа, одарила меня бесцветной улыбкой. Она, верно, видела, как мы разговаривали с Доминик. Но при этом была и оставалась Цербером.

Я словно во сне поднялся на свой этаж и отомкнул дверь в комнату. Бросил сумку на кресло, вновь развернул платок, присмотрелся к монограмме.

И умер.

Брюс, 5 июля 2009 года, 20:30

Наверное, я не очень удачно выразился. Я не умер в буквальном смысле. Но те пять минут, которые я пережил в тот вечер, я никогда не забуду.

Я ощутил, что что-то неладное происходит у меня в голове. Весь предыдущий день, особенно наш с Доминик «поход по городку», всплыл в памяти весь и принялся вращаться, мысли путались. Я словно смотрел на те события со стороны и не мог отвлечься, прекратить этот хоровод, унять видения.

В какой-то момент я осознал, что теряю себя. Буквально. Чувствовал, что исчезаю. Платок так и был зажат у меня в руке, я разжал кулак (это стоило немалых усилий) и посмотрел на платок (это тоже ужалось не сразу).

Платок исчезал!

Я не могу объяснить это иначе: он протаивал, становился то более, то мене плотным, но постепенно исчезал.

И мне стало страшно. Мне никогда не было так страшно. Я подумал, что как только не станет платка, не станет и меня. Чёрт его знает, откуда пришла такая мысль, но в тот миг она показалась единственно верной и самой важной.

Я не знаю, что я делал — я захотел, чтобы всё вернулось, чтобы платок не исчезал, чтобы всё это прекратилось, а я остался тем, кем я есть. Я захотел этого изо всех сил, которые оставались.

Провал.

Я обнаружил, что лежу на боку, что лоб ужасно болит, а в правой руке — платок. Тот самый, с теми же инициалами, совершенно мокрый. Неудивительно, я ощущал, что промок насквозь.

— Мсье?

Я не услышал стука в дверь. Ощутил, что мне помогают подняться на ноги. Высокий мужчина в униформе, с пышными усами Я поблагодарил его. Сквозь зубы — каждое движение причиняло боль — поясница, мышцы ног, а сильнее всего — лоб.

За мужчиной в дверях стояла мадам Цербер.

— Что случилось, мсье Деверо?

Я потряс головой.

— Ничего, — я осёкся. Я чуть было не обратился «мадам Цербер».