Самым простым выходом из такого состояния была бы поездка в Арагон. Но как раз этого я и не мог сделать. Ведь мой предок, Бахья бен Моше Акоэн, был одним из тех, кто подписывал знаменитое постановление раввинов, запрещающее еврею пятьсот лет ступать на землю Испании. В нашей семье запрет соблюдался неукоснительно. Женитьба и рождение первых детей перевели моё внимание на проблемы иного рода. Дом отпустил меня, и несколько лет я прожил спокойно, лишь изредка возвращаясь к нему сердцем, словно перелистывая страницы любимых комментаторов. Однажды утром я проснулся от колокольного перезвона. В

Бней-Браке нет ни колоколов, ни колоколен, и я сразу понял,что эти звуки

доносятся из Сан-Хуана. Тот день был днём окончания запрета. Родовое

поместье звало меня.

Название "Сан-Хуан" я запомнил абсолютно точно. Атлас,найденный в

библиотеке деда, сам распахнулся на карте Испании.

В провинции Арагон, неподалёку от Толедо, я сразу обнаружил

Сан Хуан дель Монте.

Оформление визы и покупка билета не заняли много времени. Через две недели я вышел из автобуса и оказался на булыжной мостовой провинциального арагонского города. Улочка была залита до самых крыш солнечным светом, тягучим, как испанское оливковое масло.

Стояло воскресное утро; на башне собора звонили колокола, и нарядно одетые горожане степенно пересекали площадь, направляясь к арке главного входа. Похоже, что последние пятьсот лет прокатились незамеченными над красными черепичными крышами Сан-Хуан дель Монте.

Согласно преданию, дом стоял на горе и был окружен большим садом. Без особых надежд на успех я принялся расспрашивать стариков, сидящих за столиками кафе. Моего испанского, наскоро выученного перед поездкой, хватало для разговора на общие темы.  - Вы ищете la casa judia - еврейское поместье, - определил один из стариков. Оно совсем рядом, на горе, неподалёку от собора. Впрочем, от старой постройки почти ничего не сохранилось.

Он откинулся на спинку стула, сплетённого из коричневых прутьев, покрытых растрескавшимся лаком, и начал вспоминать:  - Осенью тридцать восьмого года за его толстыми стенами укрылся отряд республиканцев. Они отбивались почти двое суток, пока франкисты не подвезли пушку и не расстреляли дом прямой наводкой. После окончания войны хозяин разобрал развалины и восстановил, что можно было восстановить. Лучше всего расспросите об этом самого Хорхе, он живёт один и всегда рад гостям. Идите прямо по улице, у кафедрального собора поверните направо и снова прямо, всё время вверх и вверх...

Когда я взбирался на гору, сердце то ускоряло свой бег, то замедляло. Тяжелая деревянная коробочка нетерпеливо подпрыгивала в боковом кармане пиджака. С каждым шагом в мире замыкались древние линии, и по вновь соединённым кольцам пробегал ток предчувствия. Дом оказался обыкновенной постройкой, ничем не

отличающейся от сотен других в Сан-Хуане. Дверь открыл высокий худой

мужчина с приветливым лицом. Я попросил разрешения осмотреть памятник

архитектуры.  - Памятник?! - с волнением переспросил он. - До войны здесь действительно было на что посмотреть. Но кто теперь помнит об этом?

Мы вошли в дом. Хорхе оказался любезным и, к тому же, весьма словоохотливым хозяином.

- Той ночью я проснулся от нетерпеливого стука в окно. Отец с винтовкой уже стоял возле моей кровати и всматривался в темноту. Разглядев кого-то, он пошёл открывать. Несколько республиканцев, уцелевших после вечернего боя, попросили убежища. Командовал ими брат отца.  С восходом солнца выяснилось, что дом окружен. Они отстреливались до последнего патрона, а потом взорвали себя вместе с первой цепью атакующих. Всё это время мы прятались в подвале. Франкисты откопали нас только на следующий день.

- Отец сразу начал восстановительные работы. Он мечтал о большой семье, о мальчиках и девочках, которые наполнят дом смехом и гомоном.