Тогда он улыбнулся той смертоносной улыбкой. Там, за окнами, сквозь тяжелые тучи никак не могло пробиться солнце. Здесь же, где лежала она, золотое солнечное сияние проникло в каждую щелочку и уголок, и его теплота и душевность прокрались в ее разум и растопили его в сироп.

– Ничего не выйдет, – предупредила она, чувствуя блаженную и совершенно глупую улыбку, которой она беспомощно отвечала на его улыбку, сбивающую с ног. – Я не собираюсь рассказывать тебе продолжение истории. Все, чего тебе удается достигнуть, настраиваешь меня на влюбленный лад.

Вир позволил своему взгляду повесы медленно пропутешествовать от короны волос на ее голове до кончиков пальцев на ногах, которые она тут же поджала под пледом.

– Ежели бы мне было дозволено заставить тебя задыхаться от страсти, ты бы мне все рассказала, – заметил он. – Но это идет вразрез с предписаниями врача.

– Он только предупредил, чтобы я избегала усилий и не задевала рану. – Она искоса стрельнула по нему взглядом. – Воспользуйся своим воображением.

Вир встал и пошел прочь.

– О, кажется, у тебя такового не имеется, – подначила она.

– Еще раз подумай, – не оборачиваясь, бросил он. – Я просто собрался проверить, надежно ли заперта дверь.

Да уж, Вир едва-едва успел привести в порядок одежду жены и свою собственную после любовной интерлюдии. А все потому, что девочки – у которых явно отсутствовало чувство благоразумия – решили поднять громовой стук в дверь гостиной в точности в тот момент, когда он приступил к допросу жены о Миранде.

– Пошли вон! – приказал он.

– Что вы там делаете? С кузиной Лидией все хорошо?

– Гав! – это подала голос Сьюзен.

Вир расслышал панику в их голосах и вспомнил, как их не впускали в комнату брата, когда тот был смертельно болен.

Он подошел к двери, отставил стул, которым припер ручку, и открыл все настежь.

И уставился сверху на два бледных встревоженных личика.

– Я только шлепал свою жену, – пошутил он. – По-дружески.

Две пары глаз цвета морской волны дернулись в сторону Лидии, которая возлежала в полной достоинства позе на диване. И улыбалась.

– Как вы можете… ой! – вскрикнула Эмили, когда Элизабет двинула ее локтем под ребра.

– Он имеет в виду «ты-сама-знаешь-что», – зашептала Элизабет.

– О.

Сьюзен с подозрением обнюхала его. Затем прошла к хозяйке, чтобы и ее понюхать. Затем что-то проворчала про себя и шлепнулась на брюхо рядом с диваном.

Набравшись смелости, девочки вслед за ней устремились к герцогине и устроились на ковре рядом со Сьюзен.

– Простите, – извинилась Элизабет. – Мне никогда и в голову не пришло. Тетя Дороти и дядя Джон сроду не закрывались в гостиной с этой целью.

– Или в любой другой комнате, – подхватила Эмили. – По крайней мере, я что-то не замечала.

– В спальне, – уточнила Элизабет. – Им ведь приходится заниматься этим иногда. У них же девять с тремя четвертью детей.

– Когда у вас девять с тремя четвертью, – подойдя к ним, сказал Вир, – полагаю, спальня – это единственное место, где вы можете молиться об уединении – если запрете дверь.

– Но вы можете заниматься этим, где хотите, – великодушно предложила Элизабет. – Мы вас больше не прервем. Мы просто не поняли, вот и все.

– Сейчас-то мы понимаем, – вступила в разговор Эмили, – и будем держаться подальше – и попытаемся это мысленно представить, – добавила она со смешком.

– Она еще маленькая, – пояснила ее сестра.