— Несомненно.

— У меня есть стремления и есть прочный фундамент из постоянных клиентов и сторонников. На самом деле я даже нахожусь в процессе переговоров, которые могли бы проторить мне дорогу в Сенат Соединенных Штатов в ближайшем будущем.

— Поздравляю, — сказала Энн немного резче, чем требовалось. Кавано не обратил на нее никакого внимания. Его темные глаза продолжали фокусироваться на мужчине, сидящем от него через стол.

— Вы очень бледны, сэр, — выдал он замечание, которое Лоусон слышал уже не в первый и явно не в последний раз за свою жизнь. — Даже в этом теплом свете. Могу я спросить… вы больны? Поэтому вы путешествуете только по…

— У меня особое состояние кожи, на которое крайне болезненно влияет солнечный свет. Глаза этому также подвержены. Но можете быть уверены, что я — что мы — справимся с работой, несмотря на мой небольшой… гм… недуг.

— Что ж, если вы говорите правду, возражений у меня на этот счет нет.

Я говорю правду, тоскливо подумал Лоусон. Без всяких “если”.

Он знал, как выглядит: худой и жилистый, бледный, как бухгалтерский отчет нью-йоркского клерка с узором голубых вен на висках, и по этим венам тек ихор вампирского племени. Тревор был гладко выбрит всегда, потому что с момента обращения ему бриться больше не требовалось. Светлые волосы уже много лет он зачесывал назад и оставлял немного растрепанными на уровне шеи. В услугах парикмахера он более тоже не нуждался — один из результатов его обращения. Его голубые глаза были ясными и глядели сосредоточенно, правда, иногда, смотрясь в зеркало, Лоусон ловил отблески красных искорок, выдававших его природу, даже когда он не пытался охотиться. Тревор не знал, были ли эти огоньки настоящим сигналом к необратимости его превращения в монстра, или навязчивой игрой его воображения, но, в любом случае, ему это не нравилось.

Когда-то давно… в прошлой жизни женщина, приходившаяся ему женой, называла его красивым. Множество дней с момента обращения Тревор с тоской вспоминал о ней и о том, что ему пришлось оставить свою семью навсегда из-за существа, превратившего его в монстра. Он помнил, как Ла-Руж, отрывая клыки от ран на его измученном горле, шептала ему прямо на ухо: я сделаю тебя своим лучшим творением.

Тревор Лоусон на вид выглядел молодым человеком, которому не было и тридцати. На деле возраст давно не имел для него значения, потому что после битвы при Шайло 6-го апреля 1862-го года ему всегда будет двадцать семь. Но он упрямо продолжал следить за возрастом и точно знал, что по человеческим меркам ему почти пятьдесят два. Можно сказать, для вампира он был еще ребенком, но ребенком сердитым, который мечтал об отмщении и свободной жизни. Вот уже двадцать четыре года Тревор лелеял мечту снова жить как человек… и умереть человеком.

— Я бы не хотел, чтобы нас сегодня побеспокоили, — сказал Кавано. — Я сомневаюсь, что найдется много желающих из-за погоды, но я не доверяю домыслам. Уверен, что кое-кто не преминул бы зайти, если бы увидел здесь свет. Говорю же, я человек богатый и, можно сказать известный.

— И скрытный, — качнул головой Лоусон. — На то должны быть веские причины.

Кавано кивнул.

— Моя жена и трое сыновей. Один работает юристом здесь, другой занят в торговле землей в Сан-Франциско. В ваших услугах нуждается мой третий сын… так же сильно, как я сам.

Ни Лоусон, ни Энн не проронили ни слова. Они ждали новых деталей истории.

— Эрик был бунтарем, — продолжил богатый человек из Оклахомы. — Он ненавидел жизнь в достатке, ненавидел привилегированное положение. Почему так? Ведь оба его брата прекрасно это приняли! — широкие плечи чуть приподнялись и тут же устало опустились.