|
О, начинала она по всем правилам – все эти робкие вопросы, с трепетом в голосе, от которых я начинал чувствовать себя большим и значительным. А этот ее взгляд – как если бы я владел тайнами Вселенной? Это не ты научила ее, как сразить меня таким взглядом? А затем эта просьба позволить ей прийти ко мне в прошлую субботу, потому что она страшно встревожена… Через полчаса я вдруг оказываюсь перед тарелкой такой вкусной еды, какой за всю свою жизнь не пробовал, а она сидит от меня как можно дальше, такая хорошенькая в своем скромном фартучке, что я чуть не подавился. И все это время она рассказывает мне, что у нее было в Калифорнии с этим англичанином, который разбил ее сердце, когда она еще была невинной, с гнусным типом, который хотел удрать, даже не попрощавшись с ней, – не удивлюсь, если она выдумала всю эту историю от начала до конца, чтобы возбудить во мне еще большую ревность. И все эти вечера, когда она отказывала мне в свидании, мотивируя тем, что уже договорилась с другим – вернее, с другими, – этому тоже ты ее научила, а? Все, что я могу сказать, – я тебе этого не прощу, Саша. Ты об этом пожалеешь!
– Зак, я вовсе не хотела… прости меня! – взмолилась Саша, но брат ее не слушал. – Правильно, злорадствуй теперь! И то, что она не позволяет мне даже прикоснуться к ней, – это тоже твоя наука. Узнаю твой почерк, тебя действительно надо изолировать! Сначала довести несчастного идиота до такого состояния, чтобы у него в глазах двоилось, потом не позволить ему ничего больше поцелуя в кончик очаровательного носика или в макушку хорошенькой рыженькой головки, а если он очень хорошо себя ведет, подставить ему мягенькую щечку, только и всего! Дальше – ни шага! И при этом твердить ему, что вся причина в том, что вы просто боитесь слишком увлечься – увлечься! – если он, не дай бог, поцелует вас в губы… Да, это было убийственно, прямо в сердце! А что такого ужасного в увлечении? Это совершенно выбило меня из колеи. В жизни ничего подобного не слышал – откуда вы понабрались этих штучек? Может быть, от Джейн Остин? Или Генри Джеймса? А может, из «Кама-сутры»? – Господи Иисусе! – Даже господь никому не запрещал увлекаться! Саша, я знаю твои принципы, и я, как последний идиот, никогда не ставил их под сомнение. Но не думаю, что невинную девочку, которая до знакомства с тобой была наверняка вполне приличным и порядочным человеком, стоит отравлять твоими нездоровыми, безумными, мужененавистническими идеями. И нечего смотреть на меня такими глазами. Ты сама все это мне устроила, и избавь меня от своего напускного ужаса. – О, Зак! Неужели ты никогда меня не простишь? – Прощу, конечно, через сто тысяч световых лет или после того, как доберусь до Джиджи и сделаю с ней все, что хочу, – посмотрим, что произойдет раньше. А сейчас ешь свой обед, подавись! Я возвращаюсь в театр. Саша невидящими, полными слез глазами уткнулась в тарелку. Бедный Зак, бедный, дорогой, милый, любимый Зак. Медленно, очень медленно на ее лице появилась торжествующая улыбка. Всем, чего достигла Джиджи, она была обязана ей, Саше! Джиджи, конечно, проделала все не совсем так, как Саша сделала бы сама, но тем не менее… победа есть победа. Бедняга Зак! Да, мужчины должны страдать. Им это только на пользу. – Знаешь, я думаю, что первые мормоны руководствовались хорошими идеями, – сказала Джиджи Саше, рассматривая самое красивое белье из собранной ею коллекции. Каждую вещь она аккуратно раскладывала на большом листе папиросной бумаги. – Ты так думаешь? Раньше Саша не придала бы никакого значения реплике Джиджи, но с некоторых пор она стала смотреть на нее другими глазами. Ее подруга заслуживала уважения своей тонкой игрой с Заком, и хотя Саша решила не задавать никаких вопросов в лоб, все, что говорила сама Джиджи, можно было рассматривать как ключ к разгадке ее искусного, хотя все еще неясного плана. |
