– А за обедом?

– За обедом, конечно, тоже. Ты не поверишь, но Кора потащила меня обедать в «Ритц». Правда, деньги у нее всегда водились, поэтому особой вины я за собой не чувствую.

Билли уже давно поняла, что чем больше правды она сообщает Сэму, тем легче ей вести двойную жизнь. Кроме того, несколько основополагающих моментов «легенды», которую она когда-то изобрела, теперь уже воспринимались ею как истинная правда.

Сэм не сомневался, что дважды в неделю, по вторникам и пятницам, она бросает работу в Национальной библиотеке и отправляется в весьма отдаленный Шестнадцатый округ к какой-то богатой француженке, которая не выходит из дому. Билли якобы дает ей уроки английского и остается там до вечера. Когда же Сэм спрашивал, почему после этих уроков она не приезжает ночевать домой, Билли упрямо заявляла, что хотя бы два раза в неделю она должна спать в своей постели в отеле на улице Месье-ле-Прэнс, дабы сохранять независимость.

«Независимость… Жалкий, ничтожный, избитый предлог, который делает ненавистной саму идею независимости», – устало думала Билли. Независимость – единственное, о чем они с Сэмом непрестанно спорили, пока им это не надоедало, как, например, теперь. Независимость, каждая минута которой была заполнена работой с Жаном-Франсуа над домом, разбором корреспонденции в «Ритце» и необходимым минимумом встреч. На магазины она не могла урвать ни минуты и была счастлива, если ей удавалось выкроить время на педикюр. Она жила на бегу, второпях принимая ванну и переодеваясь на вечер, чтобы поддерживать видимость продолжения светской жизни в Париже. Билли не могла позволить любопытным знакомым вслух обсуждать вопрос, не исчезла ли она окончательно со светского горизонта, и если да, то куда?

Как она могла быть настолько недальновидной, чтобы, познакомившись с Сэмом, возомнить, будто двойная жизнь будет для нее захватывающей игрой? Какие умные планы она строила, как поздравляла себя с тем, что сможет спокойно смотреть в лицо служащим отеля, не вызывая косых взглядов. Как ловко она нашла скромный номер в отеле, удобно расположенном рядом с Люксембургским садом, куда при желании мог приходить и Сэм. Она разработала собственную систему жизни в Париже инкогнито, взяла в ежовые рукавицы Жана-Франсуа, держа его грандиозные замыслы под строгим контролем. Каким-то чудом ей удалось достичь того, что никто не видел ее где не надо и не с тем, с кем надо. И все же с каждым днем двойная жизнь становилась ей все более отвратительна. Билли чувствовала себя раздираемой на части между оживленной, элегантной, роскошной женщиной в бриллиантах, которая всегда становилась центром внимания на светских раутах, – и беззаботной школьной учительницей из Сиэтла, охваченной страстью к Вольтеру и горячей любовью к Сэму Джеймисону.

Как она ненавидела себя за то, что лгала ему! Не прошло и нескольких недель с момента их знакомства, как Сэм сделал ей предложение. Он сказал, что готов поехать с ней в Сиэтл, если она не сможет найти место учительницы в округе Марин. Дилеру на Западном побережье удалось продать две работы с последней выставки Сэма, а если он еще получит пособие от Художественного совета, им больше не придется жить в мансарде. Так что нет никаких причин разлучаться.

Будь Билли и в самом деле школьной учительницей, она приняла бы его предложение не раздумывая, пусть даже оно было слишком поспешным, пусть она едва знала Сэма. Но в своей прошлой жизни Уилхелмина Ханненуэлл Уинтроп Айкхорн Орсини усвоила несколько жестоких уроков о мужчинах без денег и чересчур богатых женщинах. Она не могла позволить себе снова пойти на риск и поддаться порыву.

У нее в руках было одно из крупнейших состояний в мире. Когда-то она сказала Вито, что, даже если захочет, не сможет избавиться от богатства, да она этого и не хотела. Оно по-прежнему имело для нее важное значение. Билли достаточно хорошо себя знала: привычка распоряжаться огромными деньгами въелась в нее до мозга костей.