Я ничего не боялся. Люди шумно сновали взад-вперед, ходили по парку. Пришел потрясенный Жермен.

— Какое горе! Что такое мы сделали Господу?

— Вы ничего не слышали?

— Ничего. Всю ночь у меня под ухом грохочут грузовики. Если прислушиваться к звукам, я бы не спал ночами напролет. Нас разбудил звонок комиссара. Я хотел предупредить госпожу и вашу сестру. Честно говоря, я совсем потерял голову. Молодой человек, приехавший с комиссаром, велел мне сидеть спокойно: нас, мол, позовут, когда понадобится. Теперь-то я вижу, если мы тут останемся, нас всех прирежут.

— Полно, полно, Жермен! Успокойтесь. Вы же участник Сопротивления!

— Это куда лучше! Честное слово! Не хотите ли рюмочку?

— Спасибо… Они тут надолго?

— А, эти-то!… Сразу видно, им не приходится заниматься уборкой. Вы думаете, их интересует покойный? Как бы не так! Они крутятся вокруг да около, перешагивают через него, словно это не христианин, а животное. Возмутительно! Бедный мой господин! Такой конец! В коридоре показался Дре.

— Жермен… будьте добры… подойдите, пожалуйста! — И, обращаясь ко мне:

— Я сейчас вернусь.

Снова шарканье ног. Голоса. «Отодвинь кресло… Через дверь, так удобнее». Звон разбитой фарфоровой статуэтки. «Осторожнее! Черт!» Шум удаляется. Слышно только скольжение, легкий скрип выдвигаемого ящика, щелчок снятой телефонной трубки. Это Дре шнырит повсюду, вынюхивает. Слышу только его тихий голос.

Вдруг меня охватывает страх… так… ни с того ни с сего. Лоб и руки покрылись испариной. И это я, столько раз стрелявший во врагов, которые хотели моей смерти… но то была липа… судороги, подскакивают; через минуту они уже вставали и хохотали от души. А тут Шамбон! Его распирало от самодовольства, но ведь он был чист, как дитя! Увы, не киношная смерть! Подкашиваются колени. Конец. Смертельная бледность. Как у тех бедолаг, которых расстреливают по всему свету. Фроман — еще куда ни шло. Этот был мерзавцем.

Но Шамбон — всего лишь избалованный мальчишка. Двое мертвецов — такова цена моих ног. Вдруг я понял, что теперь не перестану допрашивать самого себя.

Дре кашлянул, заговорил сам с собой, передвигая какой-то предмет. Затем вышел из кабинета и тихо толкнул дверь в библиотеку.

— Прошу прощения, что заставил ждать. Служба! — сказал Дре, схватил стул и уселся напротив меня.

— Прежде чем мы двинемся дальше, мне думается, можно прояснить кое-какие моменты. Между двумя делами имеется странное сходство.

— Вы находите? — говорю я. — Какое же сходство между самоубийством и убийством?

Он любезно улыбается, он внимателен, приветлив, будто в соседней комнате никого не убивали, будто не наступил уже второй час ночи, будто…

— Хорошо, — говорю я с досадой. — Что вы от меня хотите? Повторяю: я спал. Я ничего не знаю. Разумеется, как все, как вы, например, я знал, что Шамбону кто-то угрожает, но не придавал этому большего значения, чем вы, комиссар. Ведь вы считали, что никакой опасности нет, не так ли? И не было оснований для беспокойства.

Почему он улыбается? Чем это он так доволен? Вот сунул руку в карман… и достал бумажник.

— Давайте поговорим об этих письмах, — говорит Дре.