– Ишкариот?! Да ведь все твердят, пало на него проклятие. Выходит, и серебро это проклято…

– Нельзя брать. Добра не принесёт. Однако же, там, в мошне, на первый взгляд не меньше двадцати сребреников.

– Спорю, что двадцать пять. Очень уж внушительно звякнули.

– А может… заглянем, достопочтенные? Одним глазком? Да и то, поделим на всех. По капле проклятия уж всякий выдержит.

Далила, взметнув полами одежды облако пыли, раньше других успела схватить отцовский кошель. Она признала бы его из тысячи других, поскольку сама вышивала серебряную рыбу на обеих сторонах денежного мешка. Под негодующие крики, утянула сестру за собой – к Золотым воротам.

Стражники не обратили внимания на одинокого путника, а может просто хотели быстрее избавиться от назойливых девчонок. Но тут, на удачу, встретился знакомый красильщик, который указал верное направление: Иуда пошёл к Масличной горе. На древнее кладбище.

Опоздали совсем чуть-чуть. Они уже видели одиноко стоящее дерево и верёвку, свисающую с толстой ветки. Фигуру в чёрном, пляшущую в воздухе. Большего ужаса за все двенадцать лет жизни сестры не испытывали. Запыхавшись от долгого бега по крутому склону, упали у ног самоубийцы, зарыдали в голос: «Отец! Отец!» Но тот уже ничего не слышал.

Погоревать им не дали: пару минут спустя в дерево ударила молния – предвестница скорой грозы. Расщепила осину до самых корней. Ветка, на которой повесился предатель, с громким треском рухнула, чудом не зацепив девочек. Дальше начался дурной сон, только наяву. Настолько ужасен был грех, что сама земля отказалась принимать Иуду – изрыгнула мертвяков, чтобы разорвали проклятое тело на тысячу кусочков. Неторопливые и скособоченные, они полезли из-под замшелых камней, со всех сторон. Тянули костлявые пальцы, щёлкали вытягивающимися клыками. Сужали круг…

Далила сжимала в кулачке отцовский кошель, машинально, совсем позабыв о нем. Когда один из упырей подкрался слишком близко – замахнулась и ударила. Шов разошёлся, серебряный дождь пролился и нежить тут же пошла прахом. За спиной скрипнули когти по каменному надгробию. Но прыгнуть вампир не успел: Юдифь подобрала с земли сломанную ветку и пронзила его насквозь.

– Чудовищ было много. Слишком много. Тут бы и конец, да только не по наши души пришли, – Лила говорила неторопливо, изредка поглядывая на небо: не светлеет ли. – Эти твари сгрудились у тела отца, пили его кровь. От этого наполнялись силами, расправляли сгорбленные плечи. Гниющая плоть их покрывалась здоровой на вид кожей, а вместо омерзительных клыкастых морд проступали человеческие лица. Были там и мужчины, и женщины. Бледные. Голые. Одна из вампирш сдернула с головы сестры покрывало и повязала вокруг своих бёдер. Как раз твоя подружка, Ананива.

Толик промычал что-то невнятное. Отказывался верить в бред сумасшедшей. А та продолжала рассказывать. Вернулись в Иерусалим затемно. Нашли на месте дома пепелище: добрые люди успели спалить злодейское гнездо. Хотели напиться воды, да колодец изгажен нечистотами. Снова добрые люди постарались. Пошли по соседям и родственникам – все гнали прочь «мерзкое семя иудино», словно боясь запятнаться. Ночевать пришлось в долине Кедрон за городской стеной.

Той ночью сёстры увидели один сон на двоих.